На крыльях

— Мессеры! — услышали пилоты громкий голос Харченко.

Пригнув голову и глянув вправо, Иван Терентьевич увидел две едва заметные вытянутые акульи тени с короткими языками зеленоватых выхлопов мотора вместо плавников. Мессеры пролетели совсем рядом и обстреляли самолёт.

— Горит! — испуганно вскрикнул второй пилот.

— Что? — спокойно спросил Шашин и резким манёвром как бы кинул свой самолёт вправо, чтобы очутиться где-то в хвосте и позади вражеских истребителей.

— Правый мотор…

Шашин внимательно посмотрел в окно кабины.

— Надо различать разницу между обычным выхлопом и пламенем пожара… сбрасывайте груз! — сказал он.

Через три-четыре минуты мессеры вновь отыскали в чёрном небе самолёт-невидимку и вторично атаковали его.

— Стреляют! — нервно крикнул второй пилот.

— Кто?

— Мессеры…

— Для того они вокруг нас и крутятся. Чёрт с ними! Сбрасывайте груз…

Шашин ловким манёвром ушёл из-под огня вверх, а потом, отжимая от себя штурвал, стал набирать скорость. Разгадав его намерение, истребители свечой тоже взмыли вверх и сбросили на маленьких парашютах осветительные ракеты.

Над лесом повисли две огромные синевато-белые медузы, и в широких лучах ослепительного света как бы запутался большекрылый силуэт двухмоторного самолёта. Сверху на него метнулись две узкие, вытянутые тени.

— Теперь надо уходить всерьёз, — сквозь зубы произнёс Шашин и развернул самолёт на юг.

— Куда? — недоумевал Барков. — Там же фашисты….

— Но зато меньше зениток, чем на линии фронта, — лаконично пояснил командир.

— Лучше уйти в другую сторону.

— В какую? — удивился Шашин.

— Ну, так вернёмся?

— У нас же ещё две с половиной тонны груза.

— А если… — Барков не докончил фразы и угрюмо промолчал.

— Для того-то мы с тобой и сидим здесь, чтобы не допустить этого «если»… — сказал Шашин. — Пока не выполним задания, не вернёмся.

Больше тридцати минут кружился Шашин над вражеским тылом и, окончательно сбив с толку истребителей, незаметно вернулся к Дорогобужу. Вновь тускло засветились костры на жаровнях и вниз полетели ящики с боеприпасами.

Задание выполнили.

* * *

… Шашина вызвали в штаб поздно вечером.

— Немедленно готовьтесь к вылету, — сказали ему. — В Н-ском партизанском отряде вас ожидают несколько наших лётчиков, сбитых в недавних боях. Они спаслись на парашютах. Необходимо срочно вывезти их оттуда. Сами знаете обстановку… Горючего берите в обрез, чтобы больше была загрузка.

Час спустя Шашин был в воздухе. Полёт предстоял недолгий, но рискованный. Шёл на высоте около тысячи метров — забираться выше не было нужды. Туда летели без каких-либо происшествий. Можно было подумать, что никакой войны нет, и они летят обычным ночным пассажирским рейсом.

Подлетев к месту базирования партизан, сразу увидели на земле сигнальные огни и спокойно зашли на посадку.

— Выпустить шасси, — приказал Шашин.

— Есть шасси! — откликнулся бортмеханик.

Вдруг с земли ударил по ним шквал огня! Иван Терентьевич резко развернул машину вправо, а бортмеханик, не дожидаясь команды, убрал шасси.

— Не узнали? Или это не партизаны? А как же сигнальные огни?

— С ума посходили, что ли! — воскликнул Иван Терентьевич.

Но раздумывать было нечего и некогда. Война столкнула их с новой обстановкой и надо было разгадать её и выйти целыми. Решили вернуться.

Обратный полёт был одним из самых рискованных в практике Шашина… Он чем-то напоминал пешее передвижение по минному заболоченному полю. Было страшновато, но мозг работал отчётливо и сурово — ни одной лишней, ненужной сейчас мысли: сохранить машину — вот цель…

Лишь полчаса спустя чёрную ночь вокруг самолёта перестали прорезывать светящиеся пулемётные трассы и звёзды разрывов зенитных снарядов.

Лавируя под обстрелом, уклонились к северо-западу от Москвы. Рассчитали новый курс и понеслись на базу. Теперь определённо летели над своей территорией и были спокойны.

Иван Терентьевич закурил и хотел сказать товарищам что-то озорное, как вдруг перед самолётом возник огненный веер из тонких золотистых пунктиров. Возник и исчез!.. Иван Терентьевич крякнул, но на всякий случай отвернулся влево. Теперь на пути машины возникло два таких веера, стреляли с земли.

— Что за чёрт?!.

Дали с борта условленный сигнал ракетой: «Я — свой», но с земли по-прежнему выстрелами не подпускали к городу воздушный корабль Шашина. Недоумение экипажа достигло предела. Не успели принять решения, как бортмеханик доложил:

— Командир, горючки у нас осталось с гулькин нос.

Это означало, что бензина хватит на 15–20 минут полёта.

— Понял, — спокойно ответил Шашин и, снизившись, стал присматриваться к земле, выискивая удобное для посадки место.

Вышедшая из-за туч луна облегчила поиски — решили не пользоваться светящимися ракетами, чтобы не демаскировать себя.

Серебристый снег тускло отсвечивал, скрадывая неровность почвы. Больше приходилось действовать наугад.

— М-да, для летних дач места живописные, — оценил Иван Терентьевич, — но для посадок ничего хорошего…

— Не могли же знать москвичи, что нам здесь «захочется» сесть?! — пошутил бортрадист Катымян.

— Щитки!

— Понял, командир.