На крыльях Феникса

А вот в отношении остального… Как объяснить маленькому человечку, что его родители так и не смогли договориться? И что теперь делать с Лешкой? Рассказать правду? Но он наверняка захочет участвовать в жизни ребенка. А как жить рядом с человеком, без которого не мыслишь своего существования, а ему это все не нужно?  А если скроет от Алексея беременность, что же за мать из нее получится? Ведь она изначально будет лгать своему малышу и его отцу…

– Оля-я-я…. – Мирон протянул руку, ласково поглаживая ее по щеке, задержав пальцы на повлажневших висках. В приемной скрипнула дверь, но Ольга не обратила на это внимание. Чуть опустила голову, уткнувшись лицом в ладонь мужчины, и наконец выдавила:

– Я беременна.

Ничего подобного он, конечно, не ожидал услышать, потому и замер, не отнимая руки, на которую медленно капали ее слезы. Это было слишком серьезно. Ольга вернула в его жизнь то, о чем он уже даже не смел мечтать. А у нее самой, кажется, проблемы только увеличивались с каждым новым днем. Неужели стремление  забыть бывшего мужа в чужих объятьях все-таки реализовалось? И с такими последствиями?

Хотелось как-то облегчить ее боль, хотя бы самую малость. Он медленно приподнял заплаканное лицо, обхватив руками и почти вплотную приблизив к своему. Мысленно порадовался, что Машенька ушла в магазин и не сможет застать их в столь двусмысленной позе. Лишние сплетни сейчас точно ни к чему.

– Оль… послушай меня…

Осторожно вытер черные от туши дорожки слез на ее щеках. Невесомым поцелуем коснулся раскрасневшегося носа, просто чтобы привлечь внимание.

–  Милая, это же замечательно.

Она даже всхлипывать перестала. Замерла, глядя на него с изумлением. Замечательно? Ей не послышалось?

Мирон улыбнулся, видя растерянное лицо. И подтвердил:

–  Ты будешь чудесной  мамочкой… Самой лучшей.

Ольга не поверила. Слишком сильны были сомнения, терзающие ее. Но утешительные слова все равно были приятны. Она придвинулась к мужчине, опуская голову ему на плечо, такое надежное и крепкое. По крайней мере, он не осуждает. Уже хорошо.

– Спасибо, что не сердишься… Я этого боялась…

– Я вообще не могу на тебя сердиться. Да и права у меня такого нет…

– Ты действительно думаешь, что это хорошо? Ребенок? – уточнила осторожно.

– Я не сомневаюсь. Это лучшее, что могло случиться.

В его глазах на мгновенье отразилась боль от собственной потери. Но помимо жгучего сожаления о совершенных ошибках она прочла в обращенном к ней взгляде уверенность в сказанном. И еще обещание. Помочь. Защитить. Уберечь любой ценой. Снова всхлипнула, но уже с благодарностью.

– Спасибо тебе.

Мирон кивнул.

– Оль, я рядом, что бы ни произошло. Не забывай об этом, пожалуйста…

Она с облегчением прикрыла глаза. Паника немного утихла. Все будет хорошо. Решится … как-то… Но руки, обнимающие ее плечи, вдруг напряглись. Мирон, мрачнея,  смотрел куда-то в сторону выхода.

Еще ничего не понимая, Ольга почувствовала страх. Повернулась туда, куда был устремлен взгляд мужчины. Сердце бешено заколотилось, словно норовя выскочить из груди: в узком офисном коридоре, всего в нескольких метрах от них, стоял Алексей.

На одно ничтожное мгновенье ей показалось, что теперь, наконец-то, все может наладиться. Не придется ничего объяснять. Лешка сам услышал… то, в чем никак не удавалось признаться. И ведь точно не сможет остаться равнодушным к тому, что она носит ребенка…

Равнодушия он действительно не испытал… Но то, что отражалось сейчас на дорогом для нее лице, очень мало напоминало радость или хоть какое-то удовлетворение.

Его лицо закаменело, застыло в какой-то необъяснимой гримасе. Ольге приходилось видеть его всяким: счастливым, злым, расстроенным, возмущенным. Но ни одно из этих состояний даже отдаленно не подходило к тому, что отражалось во всем облике мужчины сейчас. Почему-то всплыл в памяти сюжет из далекого детства. Она тогда гостила  в деревне. Бабушка взяла ее на похороны. У какой-то дальней родственницы погибла единственная дочь. Красивая девятнадцатилетняя девушка по нелепой случайности оказалась под колесами грузовика незадолго до собственной свадьбы. Ее хоронили в подвенечном платье. А мать… мать ничего не видела. Не слышала обращенных к ней слов. Даже почти не плакала. Только, вцепившись в стенки гроба, не сводила глаз со своей девочки, просто сливалась с ней потухшим  взглядом, лишенным надежды,  обреченным на нескончаемую боль и одиночество. Понимала, что потеря невосполнима, и тихо стонала, больше всего на свете желая оказаться на месте дочери.

Ольга слишком отчетливо вспомнила сейчас переживания той тети Нины, потому что увидела то же самое на лице Алексея. А потом… взгляд упал на цветы в его руках. Нежные бархатные лепестки двух изумительных оттенков так гармонировали друг с другом, что от них невозможно было оторвать глаз. И как она сразу не заметила такой фантастический букет? Аромат роз уже окутал все помещение. Это– для нее? Он эту неописуемую красоту принес ей?