– Да? – Казалось, одно это слово забрало у нее все дыхание.
Я отступила назад, прижав к себе Олли и радуясь, что что-то во дворе отвлекло внимание мальчиков.
– Пожалуйста, мэм, мы ищем мистера Криншоу.
Она кивнула один раз.
Я нервно задышала.
– Я Ребекка Хэндрикс, племянница Адабель Уильямс. Я жду письма от моего папы. –
Миссис Криншоу прислонилась к двери и начала сползать на пол. Я передала Дженни в руки Олли, у которой расширились от ужаса глаза: женщина уже стояла на коленях.
– Олли! – Я старалась придать голосу твердость и не дать панике вырваться наружу. – Забери остальных и ждите меня возле магазина мистера Криншоу.
– Но…
Я стиснула зубы.
– Просто иди!
Фыркнув, девочка отправилась к братьям.
– Пойдемте!
Мне следовало сделать ей замечание за то, что она так рявкнула на братьев, но подъем миссис Криншоу занял все мое внимание.
Как только женщина начала судорожно ловить ртом воздух, слезы стали наворачиваться у меня на глаза. Когда я была возле тети Адабель, я не знала всего, поэтому не боялась. Но сейчас я знала! И мне не хотелось подхватить грипп от этой женщины, но и оставить ее лежащей на полу я тоже не могла.
Я положила ее руку себе на плечи и, поддерживая женщину за талию, начала ее поднимать. Появилась маленькая девочка, босая, в ночной рубашке, с пылающими щеками. Милдред, предположила я.
– Иди ложись в кровать, дорогая, я маму сейчас тоже уложу. – Девочка послушалась.
Я практически отнесла ее мать в комнату, уложила на кровать и накрыла одеялом. В глазах больной застыла благодарность.
– Я подожду вашего мужа в магазине. Думаю, он скоро вернется.
Она закрыла глаза. Я медленно вышла из комнаты и стремглав бросилась прочь из дома. На полпути к магазину я остановилась. Статья в газете призывала как можно чаще мыть руки и держаться подальше от людей с симптомами испанки. Я зашла за угол последнего дома, за которым город кончался, и подумала о том, имею ли я сейчас право находиться с детьми. А что, если один из них заболеет? Они ведь все были в доме, когда болела тетя Адабель. Как и я. Может быть, Бог хранит нас…
Мистер Криншоу вышел из магазина.
Я поискала глазами малышей.
– Ваша жена… – Я оглянулась через плечо и вытерла руки о юбку. – Ваша жена очень больна. Я уложила ее в постель. Я не знала, что еще сделать.
Дженни протянула ко мне ручки, Дэн схватился за юбку.
Мистер Криншоу положил мне руку на плечо и открыл рот, но так ничего и не смог сказать. На мгновение он наклонил голову, прежде чем его увлажнившиеся глаза встретились с моими. Его грудь вздымалась, будто он втягивал целый вагон воздуха. Потом он опустил руку и посмотрел на свой дом.
– Идите домой, мисс Хэндрикс. Для вас всех сейчас это лучшее место. – Он закрыл дверь в магазин, спустился по ступенькам и пошел к своему дому.
Моя грудь разрывалась от теснившихся в ней страхов. Одно дело – прочитать о заболевании в газете, и совсем другое – наблюдать воочию, как испанка «оккупирует» город, дом за домом. При этой мысли у меня подогнулись колени. Я практически тащила детей, чтобы они не отставали от меня, пока мы шли домой.
Когда впереди замаячил наш почтовый ящик, я побежала. Жадными руками обыскала все внутри. Пальцы нащупали бумагу. Письмо! Оно лежало сверху на газете, письмо, которое я ждала – из дома.
Но с этим придется повременить. Срочно была нужна горячая вода. И мыло. Я не могу рисковать. Я сама тщательно, три раза, вымыла руки и заставила детей сделать это как следует. Потом я пошла в комнату тети Адабель и заперлась там, откинув в сторону воспоминания о ее бездыханном теле. Мне нужно было побыть в месте, где мне никто не помешает, а Олли и носа сюда не покажет. Не сейчас.
Я села на голый пружинный матрас и вскрыла письмо папы шпилькой для волос. Я никогда прежде не видела, чтобы папа что-либо писал. Обычно мама занималась всей перепиской.
Письмо упало мне на колени, у меня затряслись руки от слов, которые я прочитала и которые надеялась никогда не услышать. Неужели Господь заберет маму так же, как он забрал тетю Адабель? Вытерев щеки, я заставила себя прочитать письмо папы до конца.
Я подошла к окну и прижалась лбом к холодному стеклу. Заболела ли бы мама так же сильно, если бы я осталась дома? Может быть, мама скрывала от папы свою болезнь слишком долго? Это было очень на нее похоже. Но я бы заметила! Я бы сказала ей…
Нет, я не смогла бы ей ничего сказать. Мама – это мама. Она не послушалась бы моего совета. А сейчас я уже не могу ей помочь. Я могу помочь лишь этим детям и самой себе.
Я раскрыла оконные створки, оперлась руками о подоконник и помолилась: