Все вы видели его работы, и наши психотерапевты недавно также вынесли свое профессиональное заключение: этот человек безумен! И это подтверждается ведущими медиками страны в их официальных заключениях, которые я готов предоставить вашему вниманию, господин судья, и вниманию господ присяжных заседателей. Поэтому, и я настоятельно прошу вас, господин судья, пресечь дальнейшую пагубную деятельность этого индивида и поместить его туда, где ему и подобает быть – заключить в психиатрическую лечебницу на многие годы вперед, вплоть до того самого дня, когда сам Спаситель, если он, конечно, существует, во плоти Своей и славе Своей спустится в наш мир, дабы помочь нашим праведным душам выбраться из лона теней без всяких на то усилий с нашей стороны!
Господин судья, я закончил.
- Благодарю вас за столь долгую и трогательную … я бы даже сказал сердечную … речь. Я, и, полагаю, все собравшиеся в зале, включая близких родственников обвиняемого, предельно тронуты такой вашей смелостью и прямотой! Ну, а теперь, я думаю, стоит выслушать и сторону защиты, если у нее, конечно, имеется, что сказать собравшимся сегодня в этом зале. Защита, слово предоставляется вам.
- Благодарю вас, господин судья. Вы знаете, я очень люблю свою профессию, и не мне говорить вам, насколько необходимо всем нам порой относиться с человечностью и пониманием друг к другу, пытаясь помочь, но … вы знаете, господин судья, я думаю это не тот случай. Я старался, я правда хотел бы быть гуманным и способным сказать что-либо значительное и важное в оправдание подсудимого, но … у меня не хватает слов, чтобы отныне сделать это. Я … не вижу достаточных причин для того, чтобы обвиняемого могли хоть как-то помиловать или оправдать. Я также как и сторону обвинения, считаю необходимым его изоляцию от общества – на как можно более длительный срок. Я сказал.
- Что ж … благодарю вас. Можете садиться. Имеет ли смысл спрашивать мнение обвиняемого, господин обвинитель?
- Я … не думаю, что мнение безумца может иметь хоть какой-то смысл для всех нас, господин судья.
- В таком случае суд удаляется для принятия решения.
- Всем встать! Спасибо. Прошу садиться. Основываясь на показаниях защиты, обвинителей и приняв во внимание мнение присяжных заседателей, суд постановил: признать обвиняемого невменяемым и, как следствие, недееспособным, и принудительно заключить его в психиатрическую больницу сроком как минимум на один год с возможностью дальнейшего его продления по показаниям независимой медэкспертизы. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Прошу эскортировать обвиняемого к месту его дальнейшего пребывания немедленно. И да поможет ему Господь!
Они хохотали и улюлюкали. Они плевали в лицо. Они откровенно ликовали.
- Ну что, Наполеон всея Руси, попался?
- В шестую палату его!
- Аффтар жжот! Палата ждет!
- Коль пойман - ты псих! Какой клевый стих!
Бригада скорой помощи надела на человека смирительную белую рубашку и тащила его через всю площадь к припаркованной рядом машине, завывающей всеми голосами преисподней. Человек не сопротивлялся – в данный момент этобыло ни к чему.
Толпа кричала и стремилась наброситься на новоиспеченного арестанта, так что отдельной группе силовиков, сопровождавших медиков, приходилось активно оттеснять особо резвых.
Человек был нужен режиму живьем. Живое свидетельство его победы над собственной совестью и честью.
Еще недавно солнечное небо внезапно стало покрываться тучами. Они ползли и ползли одна за другой откуда-то с горизонта, наплывая одна на другую и закрывая собой небосвод. За какие-нибудь десять-пятнадцать минут оно сделалось практически полностью черным. Вскоре сверкнула первая молния и дождь забарабанил крупными сочными каплями по мостовой.
Буря была почти готова родиться.
Небо выносило каждому живущему свой собственный приговор.
Ты пришла слишком поздно
Да, я знаю – время уже не повернуть вспять. Да, я знаю – прошлые ошибки сейчас уже невозможно исправить. Да, я знаю, как был неправ всю мою жизнь и как оказался единственно правым сейчас. Я люблю тебя так, как не любил никого другого на свете. А я очень много кого любил.
Люди обманывали и предавали меня. Они на мгновения разрушали иллюзию моего вечного одиночества, чтобы затем вновь дать понять, насколько иллюзорны были представления о нем как об иллюзии. Они любили и ненавидели меня одновременно, ведь их любовь так похожа на ненависть. А я любил их даже за это. Когда мучительная тишина тяжким прессом обрушивается на тебя со всех сторон, начинаешь радоваться даже звуку крика от собственной боли.