На крыльях победы

Мне предложили сказать несколько слов о брате. Я никогда не думал, что это так тяжело. Каждое слово давалось с большим трудом. Я произнес две-три фразы, которых сейчас уже не помню, и заключил следующими словами:

— Я всегда буду драться и за Сашу и за себя — за двоих. Клянусь, что отомщу за его смерть и за смерть всех наших дорогих товарищей!

Теперь орден Отечественной войны первой степени с благоговением хранится в нашей семье как свидетельство Сашиного высокого воинского мастерства и верного служения Родине.

Я назначен командиром учебного звена. Оно состояло, за исключением моего ведомого Бродинского, сплошь из новичков — Даватьяна, Соколова, Симченко, Шатохина, Хроленко, Сапронова, Рудова и Лебедева, которых надо было вводить в строй. Они, как и мы когда-то, горели желанием поскорее принять участие в воздушных боях, но мы сдерживали молодых и в промежутках между боевыми вылетами передавали им свой опыт, приучали к фронтовой обстановке.

Меня поражало то обстоятельство, что новое пополнение оказалось куда более тщательно подготовленным, чем предыдущее. Это был очень хороший признак. Значит, в тылу готовили летчиков неторопливо, вдумчиво, серьезно, спокойно, а это свидетельствовало о нашей силе, нашем хорошем положении на фронтах и, следовательно, о нашей неизбежной победе!

Сам я продолжал мстить фашистам. Как-то, получив приказание прикрыть посадку наших штурмовиков на соседнем аэродроме, я поднялся в воздух с Бродинским, выполнил задание и направился домой. Едва мы легли на обратный курс, как услышали сообщение наземной радиостанции наведения:

— Я — «Дерево-пять». Надо мной ходит «рама».

Я, недолго думая, взял курс на линию фронта и через пять минут разыскал «раму», которую прикрывали два «фоккера».

— Поднимайся выше, чтобы «рама» тебя видела, — приказал я Бродинскому.

Он послушно выполнил мою команду, а я снизу на большой скорости подошел к вражеской машине и тремя выстрелами из пушки разбил одну ее балку. «Рама», кувыркаясь, пошла вниз. Теперь ей не было спасения. Я приготовился к тому, что вслед за этим придется сцепиться с «фоккерами», которые меня увидели. Однако они сочли более благоразумным уйти на свою территорию.

Мы с Бродинским повернули домой в полной уверенности, что нас похвалят за самодеятельность. Каково же было мое изумление, когда я был вызван на КП и увидел здесь командира дивизии полковника Петрова. Вид у него был суровый.

— Вы нарушили дисциплину, — загремел голос полковника, — и я... — Тут у меня мурашки пробежали по спине, — ...должен был бы вас наказать за самостоятельный уход на линию фронта в пример всем, кто превращает войну в... черт знает во что!.. Но сегодня я вручаю вам первую вашу награду и поэтому прощаю.

У меня отлегло от сердца.

Полк был построен у развернутого знамени, и полковник вручил нам награды.

Я получил первый орден Боевого Красного Знамени. Получили награды и многие товарищи. За сбитую «раму» мне все-таки выдали полагающуюся премию в виде литра вина, и мы с Бродинским и друзьями «обмыли» награды, поднимая тосты за их умножение, за нашу окончательную победу...

В это время мы стояли на аэродроме Черторыска. Однажды я поднялся в воздух для тренировки с молодым летчиком Лебедевым. Выполнив ряд упражнений на высоте двух с половиной тысяч метров, за облаками, мы направились домой. Едва пробили облачность, как метрах в тридцати я заметил «фоккер». Вражеский летчик меня не видел. Рука так и тянулась нажать на гашетку. Я мог снять фрица одной очередью. Год назад я так бы и сделал, но сейчас сдержал себя, оглянулся, — а вдруг рядом ходит второй фриц? Так и есть, вот он! Заходит в хвост Лебедеву! Предупредить молодого летчика по радио было уже поздно, и я рванул свой самолет под «фоккер», зная, что Лебедев последует за мной. Я не ошибся. Мы сбили прицел немца, его снаряды и пули прошли мимо.

«Фоккеры», видя, что нас два на два, ушли в облака. Как я жалел, что на моем самолете не было тогда тридцатисемимиллиметровой пушки! Недосчитались бы немцы минимум одной своей машины.

Мы сели. И хотя товарищи подшучивали над нами, что мы «по-джентльменски» отпустили фрицев, я знал, что поступил правильно. Если бы я сбил первого «фоккера», второй наверняка сбил бы Лебедева...

Возвращаясь с аэродрома в землянку, я заметил, что у доски объявлений собралась группа летчиков и механиков. Я подошел к ним и увидел... Сашу. Да, да, Сашу! Он смотрел на меня с большого плаката. Художник очень удачно передал сходство. Тут же лаконичный текст рассказывал о боевых делах Саши. Таких плакатов в части становилось все больше и больше. У меня потеплело на сердце. Я был горд за брата!

На фронте наступило временное затишье. Советские войска готовились к прорыву немецкой обороны и освобождению города Ковеля. Наша эскадрилья вела будничную работу — занималась разведкой, расстреливала немецкие эшелоны на перегонах, войска на марше, колонны машин, самолеты над немецкими аэродромами.

Меня больше всего привлекала свободная охота. В ней было много неожиданностей, но в то же время предоставлялась большая свобода действий.