На кухне моей бабушки: еврейская поваренная книга

Знаменитое советское издательство «Изобразительное искусство» не очень, мягко говоря, любило выпускать альбомы или репродукции на еврейские темы, но одну репродукцию – с картины Рембрандта «Пир царицы Эсфири» – оно по каким-то неведомым мне до сих пор причинам выпускало регулярно. И по каким-то совершенно непонятным мне причинам именно эта репродукция пользовалась огромной популярностью среди знакомых мне пожилых евреев. Она висела на стене у одной из теток моей матери в Баку, у старого дяди Наума в Прилуках, в большой, странно пахнущей квартире толстой пожилой врачихи-еврейки, к которой меня однажды зачем-то привели родители, и в крохотной будке сапожника Якуба. У всех остальных бакинских сапожников на стене висел портрет Сталина, а у Якуба почему-то – «Пир царицы Эсфири»!

Скажу честно, картина мне совершенно не нравилась, и потому я никак не мог понять странной привязанности к ней всех вышеперечисленных лиц. Ну, сидят себе за столом три человека в восточных одеждах – одна женщина и двое мужчин, причем сидят в таком полумраке, что и лиц-то их толком нельзя рассмотреть. Нет, я решительно отказывался понимать, зачем нужно такое барахло вешать на стену. То ли дело «Портрет неизвестной» Крамского. Или серовская «Девочка с персиками». Или шишкинские медведи!

Прошло много, очень много лет, прежде чем до меня дошло, как много было связано у евреев того поколения с этим шедевром Рембрандта. Да, конечно, он напоминал им о празднике Пурим – о том, как он справлялся у них дома, как, будучи детьми, они с трепетом выслушивали в синагоге историю о том, как первый советник царя злодей Аман, обозлившись на еврея Мордехая, решил погубить весь еврейский народ и уговорил царя Ахашвероша назначить день, когда всем остальным народам его царства будет дано разрешение безнаказанно грабить и убивать всех евреев, не щадя женщин, стариков и детей. И сердце в эти мгновения замирало от страха – неужели все так и будет, неужели нас всех убьют?! А затем еврейская царица Эстер после тяжелого поста пришла к царю и пригласила его вместе с Аманом на пир. И на второй день этого пира она обвинила Амана в том, что он собирается убить ее и ее народ, да и Ахашверош сам вспомнил о том, что Мордехай когда-то спас его от смерти. И хотя царь уже не мог отменить свой собственный жестокий указ, евреям было разрешено защищаться, и они убили тех, у кого после этого еще было желание идти на погром. Аман же и десять его сыновей были повешены, а жена Амана Зереш покончила жизнь самоубийством…

Да, повторю, они вспоминали и об этом. Но не только об этом. Многие из них помнили, какой страх охватил евреев, когда в СССР начало раскручиваться «дело врачей», как глухо говорили в еврейских домах, что на запасные пути железнодорожных станций уже поданы теплушки для того, чтобы отправить всех евреев в Сибирь, причем везти их будут так, чтобы до места назначения живыми добрались немногие…

Вот как передает атмосферу тех дней Борис Слуцкий[49] в стихотворении, которое так и называется – «В январе 53-го года»:

Я кипел тяжело и смрадно,
Словно черный асфальт в котле.
Было стыдно. Было срамно.
Было тошно ходить по земле.
Было тошно ездить в трамвае.
Все казалось: билет отрывая,
Или сдачу передавая,
Или просто проход давая
И плечами задевая,
Все глядят с молчаливой злобой
И твоих оправданий ждут.
Оправдайся – пойди, попробуй,
Где тот суд и кто этот суд,
Что и наши послушает доводы,
Где и наши заслуги учтут.
Все казалось: готовятся проводы
И на тачке сейчас повезут…

Никто в те дни не знал, что тот Суд, где были выслушаны наши доводы и учтены наши заслуги, уже состоялся и вынес свой приговор. Но вот пришел март 1953 года, а вместе с ним – Пурим – и…

И вдруг по радио передали сообщение о смерти великого Сталина, так что всем стало не до евреев. История словно повернулась вспять, и именно в Пурим к евреям снова пришло чудесное спасение от очередного Амана…

Ну, а самые проницательные связывали с Пуримом и Нюрнбергский процесс. Им казалось совсем не случайным, что по приговору международного суда к смертной казни были приговорены именно десять нацистских преступников – по числу сыновей Амана. Кстати, подобные параллели возникали не только у евреев – перед казнью один из приговоренных, Юлиус Штрайхер, вдруг осознал смысл происходящего и, взойдя на эшафот, завопил: «Пурим 1946 года!»