На ладони ангела

Не в силах устоять перед удовольствием перечислить достопримечательности Ферраре, чьи названия имели для меня такое магическое звучание, я пустился на прогулку по зачарованным аллеям мифологии и истории — экскурсия, которая была бы невозможна с Данило, которому пришлось бы объяснять сначала, кто такой Геракл и почему имя этого олимпийца носил герцог Возрождения. Разозлившись на самого себя, я безапелляционным тоном подвел итог:

— Есть только одно средство не допустить осуществления этого проекта: обратить ваш гуманистический протест в политическую борьбу. Вы говорите в своих агитках, что Италия «наших отцов» в опасности. А вы уверены, что «эти отцы», чье «наследие» вы защищаете, заслуживают подобного поклонения? Начиная с Фрейда, во всяком легате предков мы подозреваем нечто, что не есть обязательно позитивно. После марксистского анализа общества, понятие «отца» подверглось еще более радикальной деградации. Буржуазная категория «отцов», на которую вы ссылаетесь как на универсальную историческую категорию, совершила в моих глазах ошибку, не включив в себя никого из тех, кто интересен мне: отцов дворников, кухарок, рыночных торговцев, водителей автобусов, металлургов или фрезеровщиков, и даже бродяг или убийц. А я солидаризируюсь именно с ними, именно их Италия дорога моему сердцу.

Будучи польщен, что я вновь упомянул город его романов, Бассани кивнул головой и пробормотал, с видом человека слишком куртуазного, чтобы атаковать в лоб своего собеседника:

— Пьер Паоло, мне известны ваши позиции, и я их уважаю. Позвольте мне тем не менее не показаться сломленным. Вы лично, могли бы вы публично засвидетельствовать нам свою поддержку? Не знаю… Было бы достаточно статьи… Чтоб вы написали о каком-нибудь памятнике, исчезновение которого задевало бы вас лично…

Мне вдруг захотелось его спровоцировать. Он становился мне противен со своим фланелевым костюмом и своей навязчивой туфлей. Ведь это его вина, его, «его отцов», его класса, если у рабочего с фабрики «Марелли» нет ни времени, ни средств расширить кругозор своих детей за рамки их комиксов? Известно ли ему, что когда он организует банкет «Италии Ностры» в отеле «Хэсслер», Данило нужно сделать три лишние ходки с товаром? Что он должен отпрыгать двести ступенек на площади Испании с пятнадцатикилограммовой корзиной за плечами, не имея право даже рассчитывать на лишнюю лиру? И о том, как эти дамочки, которые пекутся о том, чтобы осушить площадь Святого Марка и отреставрировать какие-то старые рукописи, испачкавшиеся при наводнении в Арно, крошат эти булочки на скатерть из страха располнеть и ведут расистские беседы о судьбах Неаполя и Сицилии, ибо их имущественное участие никогда не распространяется к югу от Рима.

— Ладно, есть одна старая, ветхая стена, которой угрожают экскаваторы фирмы Помпилио. По-видимому, остатки каких-то зернохранилищ. Гнилое, неприглядное сооружение, но оно напоминает мне о том времени, когда бараны еще щипали травку на городских мостовых. Не представляющая никакого интереса рухлядь. Чья фотография вошла бы в диссонанс с глянцевой обложкой вашего журнала.

— Простите! простите! — воскликнул Бассани, выдернув из рукава нитку, которую он, скрутив в комочек, засунул к себе в карман. — Это превосходно, то, о чем вы говорите! Еще Леонардо да Винчи имел привычку изучать на старых стенах пятна сырости, следы плевков. Превосходно! Наши читатели несомненно оценят ту честь, которую вы воздаете тосканскому мастеру, ведь одной из наших первейших задач является спасение его «Тайной вечери». Прекрасно! Превосходно!

Он уходит, довольный своим визитом, застегнув на пуговицы из оленьего рога свой верблюжий троакар. Пройдя со снисходительной улыбкой мимо репродукции Мазаччо: у себя он вешает подлинники — подарки своих знакомых художников, к чьим выставкам он пишет свои предисловия. Закрыв за ним дверь, я чуть не прыскаю со смеху. Хорошая получилась бы компания, окажись тут Данило! «Простите! простите!», «Позвольте, позвольте…», «Леонардо да Винчи…» Ах! Ах! Я прыгаю как зайчик в коридоре и боксирую как грушу свой плащ, висящий на вешалке. Бассани всего на шесть лет старше меня — а я чувствую пропасть между нашими поколениями. Впрочем, меня включили в антологию «Молодых европейских писателей», рядом с теми, кому еще нет и тридцати. Есть на свете справедливость. Данило был очень горд за меня. Сегодня он меня «стариком» уже не назовет! Как жаль, что он не присутствовал при этом спектакле. Он бы увидел, как я отчебучил любимого писателя итальянской буржуазии, который за каждую свою книгу вместо судебного процесса удостаивается литературной премии.