На ладони ангела

Я обзывал себя внутри полным дураком и идиотом за этот приступ ревности в саду. Образ бригадира, история его детства, его признание в своем одиночестве и смятении мгновенно стерлись из моего сознания. Я был на седьмом небе от счастья, ощущая свое единение с Данило.

— У них были фанаты? — спросил я, убирая со стола обвинительную статью.

— Конечно, черт возьми! Они начали поливать нас сверху. Бабах! Бабах! Господи Иисусе, такой грохот! Я уже ничего не соображал. Глаза просто выжигало. Короче, подфартило. Какая-то девка говорит, бери, и протягивает мне поллимона и таблетку аспирина. А я в знак благодарности предложил ей тикать вместе со мной. Мы неслись как сумасшедшие, наконец добежали до мотороллера и рванули. «Это, — говорит, — а я тебя видела, ты в кино снимался!»

— Девушка! — шутливо воскликнул я. — Ты теперь девочек кадришь!

— Смотри, какая она хорошенькая, Аннамария, — продолжал он, вытаскивая из кармана куртки маленькую фотографию на удостоверение личности. — Она хорошо знает твои фильмы, что мне и понравилось в ней!

— Она дала тебе свою фотографию?

Я невольно побледнел. В ответ на мою интонацию, Данило также сменил свой тон, что меня еще больше насторожило.

— Я не хотел ее брать, эту фотку, что ты думаешь? Она мне сама говорит: «Давай, быстрее, а то отец высунется из окна и увидит тебя, дома такой скандал будет».

— Что это значит, Данило, «а то отец высунется из окна»? Ты что, ко всему прочему проводил ее до дома?

Он ссутулился и уклончиво повертел рукой, как если бы хотел принизить значимость того, что я только что узнал.

— Впрочем, — сказал я презрительно, — мне наплевать на это. Каждому своя Дульсинея!

Я вернул ему фотографию, надеясь, что он порвет ее прямо на моих глазах. Но, не подметив сарказма, чья острота притупилась о невежество мальчика на побегушках, бросившего школу в двенадцать лет, так и не успев познакомится с Сервантесом, он засунул ее обратно во внутренний карман своей куртки.

— А можно ли узнать, — продолжил я, — где обитает эта красотка?

Наивный Данило попал в ловушку.

— Виале Реджина Маргерита, дом 121.

— А! ты запомнил адрес. И вы, конечно, договорились встретиться еще раз? Незнакомка, так-так… Ты кидаешься в объятья незнакомки!..

Он так растерялся, что ничего не ответил. Пытаясь взять себя в руки, я прошел в сад, где ледяной ветер отхлестал меня по лицу. «Ты ревнуешь? Ты, кому противен женственный тип мужчины, кто не скрывает своих наклонностей? Ты, кому так нравились рагацци из Понте Маммоло, потому что они не стеснялись бегать к Мадама Брента, стрельнув у тебя немного денег? По большей части они все женились, как Сантино. Они дружили с тобой из чувства нежности, а не из отвращения к противоположному полу. Разве не эту сторону, изначально тебе недоступную, ты любишь в Данило больше всего? Гораздо больше мужчина, нежели женщина…»

Захваченный внезапной мыслью, забыв все, о чем я только что думал, я встал под гранатник, лицом к улице. Данило не снял свою куртку в дверях. Обычно он быстро сбрасывал ее с себя и вешал в коридоре. А сегодня, после пронизывающего холода, он тем более должен был снять эту дорожную куртку, как только переступил порог дома. «Нет! Нет! — кричал я самому себе. — Ты не будешь изводить себя предположениями о том, что он хотел оставить при себе эту фотографию. У себя на сердце. Впрочем, я проведу тест. Досчитаю до пятидесяти, как можно медленнее. Затем резко повернусь и посмотрю через стеклянную дверь террасы. Если он будет в майке, я побегу к нему, я поцелую его и дам ему десять тысяч лир, чтобы он купил себе ковбойскую куртку, о которой он давно мечтал. Если же он все еще в куртке, тогда…»

Я не знал, что произойдет после этого «тогда», которое я прошептал сдавленным голосом, комкая в руке сморщенный лист гранатника. Я принялся считать. Дойдя до пятидесяти, я сказал себе: «Еще десять». На шестидесяти я бросил листок и повернулся. Данило был без куртки. «Надпись «Вива ла Лацио» красовалась круглыми красными буквами на спине его синей футболки. Он что-то показывал маме и оживленно говорил с ней. Я закрыл глаза, жадно глотнул воздуха и перекрестился, как когда-то в лицее, когда я смылся с контрольной по математике. Я тихонько толкнул стеклянную дверь и глуповато улыбнулся, глядя, как по-спортивному честно поднимаются и опускаются крепкие плечи Данило.

45

Он обернулся на стук моих каблуков по полу. То, что он показывал маме, оказалось фотокарточкой Аннамарии. Он испугался, увидев меня, закрыл бумажник и засунул его в задний карман своих «Levi’s». Мама ускользнула на кухню. Я схватил Данило за руку и ущипнул его до крови.

— Ты что, теперь болеешь за «Лацио»? С каких это пор? Идиот! Болеть надо за «Рому». Я тебе это сто раз говорил!

— Неправда, Пьер Паоло! — искренне запротестовал Данило. — Никогда не замечал, чтоб тебя интересовала какая-нибудь команда кроме «Болоньи».

— А! так ты, стало быть, знаешь, что меня интересует? Ты знаешь, что мне дорого? В таком случае ты мог спросить, нравится ли мне садиться за стол в два часа, и нравится ли маме мыть до вечера посуду.

— Но ведь…