На ладони ангела

Отсрочка: съемки нового фильма в Милане. Я взял с собой Данило. Самая неудачная из моих полнометражек, несмотря на ее успех в Италии и за ее пределами. Схематичная, малопонятная, натянутая. Некое сведение счетов с буржуазией. Обвинительный акт буржуазным родителям, их буржуазным детям и их буржуазным представлениям о любви, виновным в том, что они развратили Данило, вбив ему в голову то, что он должен быть влюблен в девушку и возить ее на мотороллере — образ, который не давал мне покоя, даже когда этот молодой человек, вдали от Рима и Аннамарии, спал в соседнем гостиничном номере. Без давления прессы, без забившей эфир и газеты рекламы брака, без этой отравы, которая превратила итальянскую культуру в бюро гетеросексуальной пропаганды, могло ли ему придти в голову, что букета цветов, подаренного племяннице его патрона будет не достаточно, чтобы освободиться от своих мужских обязательств? Этот ужасный грех, отвращать парней от их природной предрасположенности, но есть Бог, наказывающий за него, и других не нужно. Итак я мобилизовал Бога, с чертами красивого и загадочного американского актера, который проникает в дом Паоло и соблазняет поочередно всех членов семьи, отца, мать, сына, дочь, плюс маленькую бонну, единственную, которую данный опыт наставляет на мистический путь, тогда как сын и дочь, жертвы моей ненависти к студенческой молодежи, впадают в старческий маразм.

Представленная осенью в Венеции, эта лента получила приз Международного католического центра кинематографии — награду, во второй раз присужденную одному из моих фильмов. Что не уберегло ее ни от преследований за непристойность, ни от запретов. Разумеется, после привычных оскорблений во Дворце Фестиваля и не менее ритуального залпа укропом по экрану. Как и прежде раболепные перед модой критики поздравили меня с тем, что хоть в этом фильме, но я таки разделался с последними пережитками своего натуралистического вкуса. Я, видите ли, наконец нашел «современный» язык, поскольку холодный и имперсональный фон моей картины отразил, по их мнению, уныние неокапиталистического века. Нет слов, вилла Паоло больше смахивает на больницу, чем на шикарную резиденцию богатого промышленника: гладкие белые стены, пустые коридоры, минимум мебели, кухня без кастрюлек и жратвы, геометрическая и эмалированная вселенная. Но мне тут не чем хвастаться, я-то знаю, по каким причинам эта лента порывала с привычным для меня стилем, основанным на маленьких деталях и конкретных точностях: трусливое желание впасть в милость тех, кто судил лишь по Годару и по Антониони; надежда взять реванш над группой 63, оторвав хвалебную статью в «Дневнике кино», авангардном парижском журнале, в десять раз более престижном, чем провинциальный «Верри» провинциального Сангинетти; стремление вновь влиться в группу передовых кинематографистов за счет международного признания, которое мне на самом деле принесла аудитория Ролана Барта и Алана Роб-Грийе.

А теперь, Дженнарьелло, приготовься к появлению необыкновенного, уникального и незаменимого персонажа, которому этим наивным прологом я хочу воздать честь, причитающуюся лишь поистине великим героиням, богиням и волшебницам: Мария ла Каллас, да, ля Дивина, Божественная Мария, как ее звали, с которой я вел переговоры относительно следующего фильма, и которая прилетела в венецианский аэропорт подписать контракт в перерыве между двумя самолетами. Уйдя со сцены уже более трех лет назад, она по-прежнему привлекала толпы журналистов. Сотрудник таможни, не открывая, вернул ей паспорт, она толкнула боком дверцу и с распростертыми руками пошла прямо ко мне.

Я ответил на ее объятия порывом братской нежности, но когда мы уже едва коснулись друг друга щечками, она внезапно повернула голову и поцеловала меня в губы. Одновременно с этим она стрельнула своими прекрасными слегка заостренными этрусскими глазами в сторону, дабы убедиться, что фотографы не пропустили эту сцену. Не ожидав такого поворота, так как до этого мы встречались на публике всего пару раз на каких-то гала-вечерах, я сразу отстранил свои губы. Не привыкшая к формальностям, она, мне кажется, была очарована моим приемом и, отвечая на вопросы репортеров, старалась не отпускать мою руку и в течение всего своего транзита проявляла радостную словоохотливость.