На льдине — в неизвестность

Скоро на снегу, словно цветы, распустились оранжевая, земляничная, розовая и зеленая палатки. Их тут же стали обкладывать снегом. Температура минус пятнадцать. И если от мороза в них не скроешься, пусть хоть будет защита от ветра и снега.

Зеленой палаткой сразу же завладел Кренкель и стал спешно устанавливать в ней свою аппаратуру. После того как у Симы Иванова перегорел умформер, связаться с Рудольфом мог только Эрнст. Ему помогали все. Там — на Рудольфе, на Большой Земле — так ждут их сообщения, так волнуются, ничего не зная о них. Спирин и Бабушкин ставили антенны, натягивали провода. Папанин запускал мотор с динамо-машиной — надо было подзарядить севшие аккумуляторы. От больших оборотов мотор скакал по льду, никакие растяжки не могли его удержать. Пришлось стать на раму и удерживать своим весом. Вибрация пронизывала все тело, но надо было терпеть.

Пока все возились с радиоустановкой, Женя Федоров, поставив теодолит ¹⁶ на треногу, стал ловить солнце. В воздухе они со Спириным делали определение, но здесь, на твердом льду, надо было еще уточнить. И выдать «паспорт», удостоверяющий, что они находятся на самой северной точке Земли — на полюсе! Этот «паспорт» все ждут с великим волнением. Женя и сам волнуется. Пальцы, поворачивая валики теодолита, дрожат.

А солнце, как назло, все время закрыто. Пришлось долго ждать, пока наконец в разрывы облаков прорвались слабые лучи. Женя быстро направил трубу теодолита. Определил высоту солнца над горизонтом. Вычисления были необычные — ведь на полюсе нет долготы, здесь все меридианы сходятся…

Да, они не ошиблись — они на полюсе! Об этом можно передать на Рудольф. А связи все еще нет! Аккумуляторы подзаряжены, но все равно их не слышат. Передатчик у Кренкеля маломощный, запасной. Их основная станция пока еще там, на Рудольфе.

Эрнст лежит на меховой куртке. Вокруг нагромождение приборов, проводов. Весь он в палатке не помещается, ноги торчат снаружи. Ему страшно неудобно, холодно, болит застуженная поясница. Он вызывает, вызывает. Переходит на прием и опять вызывает.

Надо удостовериться, что они на самой северной точке Земли. (Е. К. Федоров у теодолита.)

В наушниках лишь надоедливо бубнят радиомаяки. Сейчас они не нужны, сейчас они только мешают.

Снова запускается двигатель, заряжаются аккумуляторы.

Может, зря не прихватили они с собой десяток-другой почтовых голубей? Достали бы сейчас парочку, привязали к лапкам записки, и понеслись бы быстрокрылые почтари над ледовыми просторами! Так когда-то голуби принесли первые весточки от экспедиции отважного датчанина Соломона Андре ¹⁷, улетевшего к далекому полюсу на воздушном шаре. У Андре вся надежда была только на голубей. Но у них-то есть радио! И их должны, обязательно должны услышать, если не на Рудольфе, то где-нибудь на других островах, на Большой земле.

…Уже почти двенадцать часов Эрнст лежит у своего передатчика. Он совсем закоченел. Всеми силами старается унять бьющую его дрожь.

«Трудно привыкнуть к мысли, что погреться негде, — записал он потом в дневнике, — все кажется, что вот куда-то забежишь и обогреешься…»

Голая рука совсем одеревенела, сколько Эрнст ни оттирает ее. Но он все равно стучит. Одним пальцем. Когда от мороза палец теряет ощущение даже боли, подгибает его и стучит другим. И слушает.

В эфире вдруг наступила тишина. Всем радиостанциям предложили замолчать и только слушать, слушать полюс на всех волнах.

«Ukb ukb de upol pse КК» («Остров Рудольфа, здесь Северный полюс, прошу отвечать»), — уже в какой раз выстукивает Кренкель.

И вдруг в наушниках стремительно помчались точки, тире… Сбивчивые, с ошибками. Понятно — радист волнуется: «Ну и радость тут… Где вы? Давай сюда сообщение». Это Рудольф, Стромилов! Их услышали!

Пока Отто Юльевич пишет телеграмму — рапорт партии и правительству о том, что первая часть задания, посадка самолета на Северном полюсе, выполнена, — Кренкель отстукивает:

«Я — upol. Вас ясно слышу. 88. (На жаргоне коротковолновиков «88» означает: «Любовь, поцелуй».) Все живы. Самолет цел… Лед мировой…»

И тут же получает ответ с Рудольфа:

«Северный полюс. Шмидту, Водопьянову, Папанину, всему экипажу и зимовщикам. Поздравляем, обнимаем, целуем. Гордимся вами… Ждем от вас путевку на вылет. По поручению коллектива Шевелев, Молоков».

Жизнь на льдине снова закипела. Все с легкой душой принялись за строительство: возводить снежный дом для радиостанции и машинного отделения. Из плотного снега выпиливали метровые кирпичи и подтаскивали к месту стройки. Петр Петрович с ходу подхватывал и безошибочно, ровно укладывал их. Его ловкость в этом деле поразила даже умелого на все руки Папанина.

— Ну, Петя, я и не знал, что ты окончил еще и строительный институт.

— Только практику прохожу, — смеялся Петр Петрович, потирая рукавицей замерзший на ветру нос.

Когда стены были готовы, вместо крыши натянули шелковый парашют, сквозь который проходил мягкий свет. Радиодворец необычной архитектуры был готов.

А пока Кренкель продолжал переговариваться с Рудольфом из палатки:

«Кренкель, давай метео!»