– Спустимся в подвал? – спрашивает Манфред и, не дожидаясь ответа, идет в прихожую. Я иду за ним. Мы спускаемся по лестнице, прогибающейся под нашей тяжестью. В нос ударяет запах плесени и стирального порошка. Кряхтит генератор. Внезапно у меня кружится голова, я чувствую, что мне нужно присесть, но продолжаю идти за Манфредом. В прачечной он зажигает свет и открывает дверцы шкафов. Аккуратно сложенные полотенца и простыни, а рядом корзина с женским нижним бельем, которую из дальнего угла достали криминалисты. Манфред осторожно вываливает содержимое на стол рядом со стиральной машиной. Черные кружева, красный шелк, розы и стразы. Вот они – трофеи Йеспера Орре.
– Смотри-ка, – восклицает Манфред и поднимает узенькие трусики с нашитыми жемчужинами. Выглядят неудобными. И, наверно, эти жемчужины адски натирают между ягодицами…
Я не отвечаю. Думаю о том, что никогда не видел на Ханне ничего подобного и, наверно, уже не увижу.
Мы возвращаем ворованные трусы на место и подходим к корзинам с грязным бельем, заполненным идентичными белыми рубашками, трусами, полотенцами и спортивной формой. Я достаю пару потертых джинсов и оглядываю. Никаких подозрительных пятен, размер явно мужской. И когда я уже собираюсь вернуть их обратно в корзину, я нащупываю что-то в заднем кармане, как будто кто-то оставил там чек или банкноту.
Я достаю бумажку и разворачиваю. Это лист бумаги размера А4. Почерк округлый, почти детский.
Эмма
Я лежу в кровати, страдаю от адской боли в животе и думаю о Спике. О том разе, когда нас застукала Элин. Мы были в чулане рядом с классом труда. Я спросила Спика:
– У тебя когда-нибудь было ощущение, что все происходит во сне? Или что твоя жизнь – это кино?
– Какой странный вопрос. Что ты имеешь в виду?
Он повесил молоток на гвоздь на стене. В классе рядом было пусто. В половине двенадцатого все или на обеде в столовой, или на школьном дворе.
– Я имею в виду, что иногда мне кажется, что все, что со мной происходит, это не реальность, а сон. С тобой такого не случалось?
– Нет. – Он внимательно посмотрел на меня. – Может, это потому, что ты только что потеряла отца? – произнес он с участием в голосе.
Я ничего не ответила. Мне не хотелось думать о папе. О людях, которые забрали его, о маме, которая спала в ванной с тех пор, как это произошло.
Спик достал метлу и начал молча подметать пол. Связка ключей позвякивала при каждом наклоне вперёд. Я сделала шаг назад и прижалась к стене, чтобы освободить место для метлы. Бетонная стена холодила мне спину. Внезапно он отставил метлу в сторону, оперся о столярный стол, посмотрел на меня и пожал плечами:
– Все наладится.
– Откуда ты знаешь? Все так говорят, но откуда они это знают?
Спик стряхнул пыль со штанов.
– Я знаю. Мой отец умер, когда я был в твоем возрасте. Он пережил диктатуру и сбежал в Швецию, но вскоре по прибытии с ним случился инфаркт. Безумие, да?
Я не знала, что на это ответить.
– Я думал, что у меня хватит сил выдержать его смерть, – продолжил Спик. – Думал, я справлюсь, но это оказалось гораздо сложнее. Если бы только у меня был кто-то, с кем можно было бы поговорить, кто-то, кто выслушал бы меня и понял.
– Что произошло?
Спик посмотрел на свои руки. Вытянул их вперед и долго разглядывал, словно хотел проверить, чистые они или нет. На большом пальце у него был уродливый порез, только начинавший затягиваться. Мизинец другой руки залеплен грязным пластырем.
– Я нажил неприятностей.
– Каких?
– Спутался с плохими парнями. Был близок к тому, чтобы разрушить свое будущее. Прошло много времени, прежде чем я снова смог вернуться к нормальной жизни.
– Ты кому-то навредил?