На легких ветрах

Про ученую душу Лешка придумал специально — для пущей, взлелеянной на бригадира обиды, поскольку все неудачи и промахи он вмиг перечислил на его счет. И чтоб не дойти до беды, не высказать ему сейчас всего, что наболело (тогда ведь и характеристика прощай!), Лешка поплыл в сон… И сразу же в закрытых его глазах возник свет сегодняшнего дня, и голос бригадира спросил кого-то:

— Ну как наш хлебороб, справляется?

Лешка не считал себя хлеборобом, но сразу понял, что речь о нем, и сжался, ожидая ответа. Его не последовало, а бригадир сказал:

— Ты вот что, Жора, выбери все же время да посади его за фрикционы, пусть дерзает!

Снова не услышал Лешка ответа, и снова сказал бригадир:

— Ну, план — это, конечно, хорошо, но человек все-таки лучше… Да и справится он. Настырный…

Лешка открыл глаза. Над ним стоял бригадир. Глаза его смеялись.

— Ну как, справишься, практикант? А то, гляди, без компота оставим…

Эта инициатива вконец расположила Лешку к бригадиру, придала уверенности, а главное, ему подумалось, что поднялся теперь его авторитет в глазах других сеяльщиков.

* * *

Год назад окончил Лешка школу, и сразу родной городок показался ему тесным. Приобрел билет на поезд (долго ли!) и укатил за сотни километров от дома. В город! Там его, естественно, никто не ждал, город принял Лешку с прохладцей. Мельком и без интереса глянул сотнями равнодушных глаз на улицах. Пожелтевшее от дождей и времени объявление на старом, с облупившейся краской заборе определило дальнейшую Лешкину судьбу. Отныне он учится на тракториста-машиниста широкого профиля. Такое училище было и в родном городке, но тряский автобус увозил его уже все дальше и доставил наконец в глубинный район незнакомой области на целине. Романтика!

Долгую зиму он постигал премудрости сельскохозяйственной механизации, потом с не меньшим усердием «нарезал резьбу в носу», как сказали бы его сокурсники. Но сокурсников к тому времени не было — уехали на практику. И Лешка остался в одиночестве. Грустно? Ничуть. Лешка выиграл свободу.

Еще осенью он самостоятельно подыскал совхоз в районе. Правление согласилось заключить с ним денежный договор. Условия, как и везде, — по окончании учебы отработать там два года.

Лешкин расчет был прост: после училища заберут в армию, и все дела! А лишние деньги не помешают. Такому решению способствовало и само название совхоза — «Разгуляевский», где живут, конечно, люди с душой нараспашку, простые и бесхитростные. А несовместимость слов «Разгуляевский» и «дисциплина» вселяли надежду на свободу действий. Дисциплину Лешка не жаловал. Это слово, сухое и официальное, нагоняло на него уныние. Как резкий щелчок кнута в руках пастуха возвращает отбившуюся от стада корову, так и это слово заставляет быть бездумным исполнителем чужих желаний и прихотей. Дисциплина посягает на личность, отнимает самостоятельность решений. Так ему казалось.

Тогда же, осенью, Лешка съездил в «Разгуляевский». Его, правда, не встретили радостными улыбками, но договор заключили: кадры совхозу были нужны позарез. А напоминания о судебной ответственности и недовольное выражение на лице кассира, выдававшего деньги, он истолковал слякотной погодой. Серое небо, серые раскисшие дороги, серые облетевшие тополя и даже воздух, серый от водяной пыли, — все это, думалось Лешке, испортило настроение разгуляевцев.

С тех пор он не был у своих кредиторов. Деньги аккуратно перечислялись на училище, он аккуратно клал их в карман. Но ту же сумму начали вскоре получать все двадцать пять человек в группе. Они заключили договор с представителями другого совхоза, которые специально приезжали для этого в училище.

Вчера группа уехала на практику, а Лешку ждал «Разгуляевский» — одного. И ехать туда почему-то не хотелось.

«Эх, Лена, Лена… — горевал он по дороге в общежитие. — Целуется, наверное, теперь со Славкой».

И эта коварная догадка занимала его мысли полностью.

«Эх, Лена, Лена…» — горевал он, укладывая вещи в спортивную сумку с броской надписью «Аэрофлот». Тревога за Лену была искренней. Первая девчонка, с которой он поцеловался, вернее, которая его поцеловала. Лена, как она говорила, ради его же будущего решила научить Лешку этому мастерству. «Уроки» понравились и ученику и учительнице и затянулись, а к весне сделались необходимыми. Славка им завидовал…

— Эх, Лена, Лена…

Через несколько часов Лешка подходил к «Разгуляевскому». Земля подсыхала. Два-три дня — и начнется сев. В училище строго наказали требовать в правлении трактор, на сеялку и на другие, пусть даже привлекательные, подсобные работы не соглашаться. Ведь он молодой специалист. Правда, Лешка плохо представлял себя таковым, но на тракторе, естественно, хотелось покрасоваться.

«Трибуна. На ней парень, не высокий, не низкий — так себе. В лице тоже вроде ничего выдающегося — а герой! Это он, Лешка, лучший тракторист области! Ему что-нибудь вручают, вроде «Жигулей», гремит оркестр. Аплодисменты и цветы, цветы… А он скромно улыбается. Лена украдкой вытирает слезу, жалеет, что целовалась со Славкой, а Славка скрипит от зависти зубами…»