На линии доктор Кулябкин

Над кроватью прямо на меня глядит с портрета мужчина — погибший при катастрофе муж Они, широкоскулый, лобастый, с тяжелым, сковывающим взглядом.

Вечером и утром тетя Оня заходит в мою комнату «немного прибрать» и останавливается перед портретом. «Тяжело ей одной, — невольно думаю я. — От Мишки какая помощь?»

— Чайку попьешь? — спрашивает через стенку тетя Оня. Голос звучит мягко, певуче. Больные из отделения всегда улыбаются, разговаривая с ней, добреют.

— Пока не хочу!

— Захочешь — скажи. Враз согрею.

— Спасибо.

В дверь позвонили. Пока я прикидывал, стоит ли вставать, по коридорчику уже пробежал Мишка.

— «Советского спорта» нет?

— Завтра будет.

Было слышно, как Мишка разворачивает газету.

— Можно, Георгий Семенович?

— Конечно.

Мишка вошел в комнату, хитро улыбаясь.

— Плясать будете?

— Давай письмо.

— Положено плясать!

Я сел на кровати и медленно потянулся. Мишка держал пухлый конверт, помахивая им около уха.

— Давай.

— Поймайте.

Я сделал страшную гримасу. Мишка отпрыгнул. У нас были добрые, можно сказать, дружеские отношения, и он этим явно гордился.

— Ты хоть скажи, от кого письмо? От мамы?

— От дамы, — сострил Мишка и бросил письмо на стол так, как бросают биту. — Два кило сочинений.

Обратного адреса не было, но я сразу узнал почерк Зойки. Двойные тетрадные листы были вырваны «с мясом».

— Потом сыграем в шахматы? — спросил Мишка.

— Думать не хочется.

— Тогда в поддавки.

— Хорошо, тащи доску. Прочитаю письмо, и сыграем.

Я подождал, пока стихнут Мишкины шаги, и принялся читать.

«Самому наиглавнейшему врачу Валунецкой клиники тов. Г. С. Дашкевичу-Пироговскому. От простого врача Зойки. Последнее предупреждение!»

Такого начала еще не было. А в том, что переписка затянулась, виноват, пожалуй, я.

«Гошка! Тоска в Ленинграде, а ты молчишь! Хорошо это, по-твоему, да? Может, ты занят двадцать пять часов в сутки? Я-то раскинула свои бабьи, естественно, куриные мозги и пришла к банальному выводу: ты гад!

Не писала тебе потому, что не моя была очередь. Понял? Я законы люблю. Твоя очередь — ты и пиши. Но вот сегодня появилась у меня внутренняя потребность поговорить с тобой — я за перо.

Вопрос пустяковый, но при всем желании без тебя его не разрешить: женишься ты на мне или нет?

Допустим, нет. Это вариант нежелательный, но выноса моего тела не будет: обещаю пережить.

Допустим, да! Ну, это другое дело! Сразу же оповещаю весь город и хожу в белой тафте или фате, бог ее знает. Всем говорю, чтобы обращались ко мне на «вы» и не иначе как «мадам Дашкевич».

Конечно, я готова терпеть еще пару месяцев, даже три, потому что «мой жених» отрабатывает по собственной глупости три года после института — он у меня принципиальный и совестливый! — но он скоро приедет, и тогда — ах, ах! — я не буду скучать.

Кстати, скука — действительно ужасная вещь, особенно для такой взбалмошной девицы.

В Питере все по-прежнему. Многие с вашего курса уже здесь. Ходят с умными лицами, носят папки, а в них диссертации. Я и для тебя работку бы присмотрела, чтобы ты быстро «остепенился», что в нашей жизни не лишнее. Да и для меня это тоже имеет значение. А то я буду страдать: у всех мужья умные, а у меня — просто Дашкевич.

Это все — если «ДА!».

Кончаю.

Целую. Твоя Зойка.