На линии огня: Фронтовых дорог не выбирают. Воздушные разведчики. «Это было недавно, это было давно».Годы войны

Нина стояла растерянная, взволнованная. На глазах у нее заблестели слезы.

— Не надо… Зачем? Пожалуйста… Я ведь…

И, совсем смешавшись, выбежала из комнаты.

— Ну вот, теперь окончательно расстроил девчонку! — не то шутя, не то серьезно заметила Женя.

— Я не хотел ее обидеть. Я не думал, что она так… Просто глупо пошутил. Женечка, ты ведь у нас умница. Уговори, чтобы она на меня не сердилась, хорошо?

— Ладно уж, попытаюсь.

Вздохнув свободнее, Димка повеселел. Он взял у Новикова розовый платочек и, покосившись на Женю, всхлипнул и картинно приложил его к глазам.

12

На днях комиссар объявил нам, что для выздоравливающих при госпитале открываются курсы счетоводов.

— Мне сейчас не до курсов, — сразу отказался Молоканов. — Мне бы поскорее выписаться да на фронт поспеть. И чего меня тут держат, не знаю.

— Ну, тебе, может быть, уже действительно не надо, — согласился комиссар. — Но вот, например, Петрову, да и Новикову, я бы посоветовал на эти курсы поступить. Преподаватели подобрались хорошие. Получите специальность, в жизни пригодится.

Учиться на курсах изъявили желание более тридцати человек. Я тоже решил записаться. Надо же чем-то занять себя, в конце концов. Да и специальность, в самом деле, не помешает. Однако на первое же занятие нас собралось гораздо меньше. Для некоторых ранбольных, еще недостаточно окрепших, учеба оказалась не под силу, иные просто ленились. Отказался учиться Петр Новиков, как его ни уговаривали и комиссар и Липатов.

— Из военного летчика счетовода не выйдет! — был его ответ.

Зато я ничуть не удивился, увидев в классе Ваню Несбытнова. Он махнул мне своей раздвоенной культей, и я сел рядом.

— Мы теперь с тобою еще и одноклассники, — пошутил он, доставая из кармана ручку. — Только кто у кого задачки списывать будет?

Ручка у Ивана была какая-то особая, и она меня очень заинтересовала. Уже давно, как только начали подживать пальцы, я начал тренироваться в письме. Но получалось плохо. Карандаш и ручка в клешне держались неустойчиво, приходилось все время их поправлять, напрягаться. Строчки ложились коряво и очень медленно. У Несбытнова же, как я понял, ручка специальная. И я с изумлением увидел, как, приладив ее между пальцами, Ваня уверенно и быстро написал несколько слов в своей тетрадке.

— Покажи, пожалуйста, что это у тебя за ручка такая? — попросил я.

— Пожалуйста! — с готовностью откликнулся он и положил на стол небольшую деревянную колодочку.

Я принялся внимательно ее рассматривать. С одной стороны — глубокие пазы для пальцев, с другой колодочка сужалась на конус, загнутый вниз. С внешней стороны просверлено отверстие, куда вставлялся сердечник с пером.

— Как же ты ею орудуешь? — прилаживал я ручку и так и сяк.

— Очень просто. Смотри.

Ваня взял тетрадь, ловко зажал колодочку и стал быстро и свободно ею двигать. Побежали ровные строчки букв.

— Можно, я попробую еще раз?

И, в точности копируя все движения Ивана, я склонился над тетрадью. От волнения дрожала рука, буквы ложились неровно. Чувствовалось, однако, что так писать удобнее. Правда, не хватало твердости, сноровки, но это, как говорится, дело наживное.

— Вот бы мне такую, — невольно вырвалось у меня. — Где ты ее достал?

— Шефы принесли. Они мне и другие приспособления делали. Когда еще не было пальцев, такую ручку сконструировали, что прямо на култышку надевалась.

— Кто же они, ваши шефы?

— Инженеры из конструкторского бюро одного военного завода. Давай, заходи завтра ко мне после завтрака, я вас познакомлю. Они тебе тоже не хуже этой смастерят.

— Спасибо. Приду обязательно, — с благодарностью посмотрел я на Несбытнова.

Ручку мне сделали и впрямь ничуть не хуже, чем у Ивана. В первый же вечер я исписал целую кучу бумаги.

— Что у тебя там получается? — поинтересовался Липатов. Я показал несколько листков. — Неплохо, я бы сказал, отлично! — похвалил он.

— И правда, почерк лучше, чем у меня! — удивился Новиков.

Один за другим потянулись к столу ребята.

Я сиял от радости. Действительно, получалось здорово. Даже почерк — вот удивительно, и тот не изменился.

— Сестренка, посмотри, как наш Петров пишет! — позвал Кузьма проходившую мимо Грету.

— Ну-ка, ну-ка! — наклонилась она надо мной. — Ого, Анатолий! Ты еще когда-нибудь книжку напишешь!

Я сидел за тумбочкой и просматривал конспекты по бухгалтерскому учету. В комнате тихо. Ровно дышал на своей койке Липатов. «Назло всем врагам», как говорил Кузьма Белоконь, он сохранил ногу. Недавно из палаты убрали страшноватое на вид сооружение — специальное приспособление из кронштейна и целой системы блоков. С его помощью врачи «вытягивали» раненую ногу, потому что после неоднократных операций и чисток она стала немного короче. Липатов пошел на поправку. Каждый день, кажется, прибавлял ему силы. Он с аппетитом ел, много спал, словом, вел себя как все выздоравливающие.

Я оторвался от тетрадей и подошел к окну. Солнце уже светило по-весеннему ярко. На крышах таял снег, по краю ската бежали тоненькие ручейки. «Тает снег в Ростове, тает в Таганроге. Эти дни когда-нибудь мы будем вспоминать…»