На лобном месте

Только позднее я осознала героизм Д. Ведь здесь, в колодце писательского дома на Лаврушинском, нас видели изо всех окон... И те, кто шарахались от нас, как от чумы. И дворники-стукачи".

...Со смертью Д. Константин Федин перестал стыдиться своих поступков. Одно осталось: "Дайте умереть спокойно!"?

Тогда-то и пристало к нему это прозвище -- "Чучело орла".

И в этот раз, в мой последний приход в Союз писателей, оно проплыло мимо меня -- безжизненное, с остекленевшими, светлыми до пустоты глазами. Высохшее, словно мумифицированное лицо Константина Федина, с его некогда гордым профилем и хищновато-тонким носом, и в самом деле напоминало не орла, а чучело орла из школьного кабинета биологии.

... Сломленный, почти всегда нетрезвый и остроумный поэт Михаил Светлов, кормившийся переводами с языков народов СССР, однажды был остановлен в Клубе писателей бесталанным толстяком-туркменом, который начал упрекать Михаила Светлова в том, что тот "перевел его стих совсем-совсем неправильный".

-- Будешь шуметь, -- весело сказал подвыпивший Светлов, -- я переведу тебя обратно.

Сколько их появилось в литературе, таких новоявленных "литературных баев", созданных талантливыми русскими поэтами-переводчиками.

Когда-то была нужда в акынах, славящих Сталина; поэты-переводчики "создали" Джамбула и Сулеймана Стальского... От современных джамбулов реже требуют славословия, чаще -- участия в травле талантов.

Богатейшие, в своих республиках, домовладельцы и хозяева бесчисленных отар, эти безымянные литературные баи в Москве, на писательских съездах, стали опорой любого мракобесия...

Тот же Михаил Светлов, имея в виду и эту "странность" культурно-национальной политики, придумал такую игру. Открывается, на любой странице, "Справочник Союза писателей", в котором перечислено около восьми тысяч фамилий. Играющий должен проглядеть фамилии писателей на странице и сказать, что эти писатели создали... Назовет -- выиграл десятку. Не назовет -- покупает Михаилу Светлову сто граммов.

Михаил Светлов от такой игры никогда не трезвел.

И немудрено! Вместе с Фединым и под его началом травили Солженицына, загнали в опалу, а затем в эмиграцию, а Твардовского довели до смерти... Абдумомунов, Шарипов, Мусрепов, Яшен, Кербабаев и т. д. и т. п. Что дали миру они, вознесенные в секретари, парторги, редакторы? Чем знамениты? В библиографических справочниках иногда можно отыскать тусклые названия их книжек, давно канувших в Лету.

Чудную игру придумал веселый циник Михаил Светлов. Беспроигрышную.

Даже если кто-либо из опричников вдруг прошумит книгой-однодневкой, как Корнейчук или Вадим Кожевников, все равно, как точно заметил Вениамин Каверин, "писатель, накидывающий петлю на шею другого писателя, -- фигура, которая останется в истории литературы, независимо от того, что написал первый, в полной зависимости от того, что написал второй"...

ПРОЗА КРЕСТЬЯНСКОЙ БЕДЫ

1. "ВЕЛИКАЯ КРИНИЦА" И. БАБЕЛЯ

Крестьянство несло на себе все беды России -- в окопах и тюрьмах, дома и на высылке. Но его постигла особая беда -- коллективизация, от которой Россия до сих пор не может оправиться.

Крестьянская беда породила свою литературу и свою антилитературу, от Шолохова и Бабаевского до позднейших "дымзавесчиков" типа Михаила Алексеева или Георгия Радова. Россия наводнена этой антилитературой. "Поднятая целина" или "Кавалер Золотой Звезды" выходили астрономическими тиражами; во многих советских библиотеках книги Шолохова и Бабаевского "учитывают" не экземплярами, а метрами. "У нас восемь метров Шолохова и полтора метра Бабаевского", -- сказали мне в одной районной читальне.

У литературы крестьянской беды -- судьба деревни. Ее уничтожали всеми способами. Она была развеяна по ветру.

Исчезло вдруг даже напечатанное, широко известное. В послевоенных изданиях И. Бабеля опущены рассказы "У батьки нашего Махно" и "Иван-да-Марья"

"Иван-да-Марья" более всего убеждает в целенаправленности этих изъятий... В рассказе повествуется о том, как с одобрения Ленина была организована экспедиция в Поволжье. Прибыл пароход менять товары на хлеб. "Торговля шла ходко. Со всех краев степи к берегу тянулись медленные потоки телег. По спинам сытых лошадей двигалось солнце".

Бабель не только отмечает солнце на спинах сытых лошадей, он включает в этот рассказ даже не свойственную его стилю журналистскую фразу. Чтоб никаких неясностей не оставалось: "По вычислениям ученых, этот уезд, при правильном в нем хозяйствовании, может прокормить всю Московскую область".

Потоки телег с хлебом, которые тянули сытые лошади, Бабель наблюдал в 1918 году. Ровно через три года -- в 1921 году -- начался страшный голод в Поволжье...

Изъятый рассказ стал дополнительной уликой, объясняющей, почему проза Бабеля последних лет не увидела света.

...Казалось, в подвалах НКВД пропало все. И вдруг лет пятнадцать назад были обнаружены и, как это ни странно, напечатаны страницы, которые позволяют теперь понять, какова была литература крестьянской беды.