«На лучшей собственной звезде». Вася Ситников, Эдик Лимонов, Немухин, Пуся и другие

Суть запрета состоит в том, что одушевленное создание, желая получить свет от Творца, само, без понуждения, отказывается от получения этого света, скрываясь от него за завесой. Свет же все равно стремиться войти в «кли», ибо такова его сущность – услаждать. Но теперь, когда запрет преодолен, наслаждение многократно возрастает.

Откинув назад массивную голову, Валерий Силаевич начал декламировать нараспев:

«И даже мертвое или кажущееся таким не должно
ли прозреть связью с бесконечным в эти дни?»

Со стороны казалось, что он впал в транс. Дымчатые зрачки его расширились, приобрели такой же зеленоватый, как и у Пуси, оттенок и остекленели.

Однако же через минуту он вновь вернулся на суровую стезю отечественного практицизма, словно демонстрируя, что какой бы возвышенной, т. е. оторванной от так называемой реальной действительности ни была мысль, в конечном итоге она все равно принадлежит миру действия.

– Ну что же мы тут застряли? Надо дальше идти да побыстрей. Давай, Пуся, поднимайся.

Пуся встал, потянулся, затем выгнул спину и, прищурившись, оценивающим взглядом оглядел нас с ног до головы. Чувствовалось, что к словам Валерия Николаевича относится он скептически и хотя, конечно, пойдет с нами дальше, но насчет практицизма имеется у него своя, не менее оригинальная точка зрения.

и жизнь уходила в себя как дорога в леса
и стало казаться её иероглифом
мне слово «здесь»
и оно означает и землю и небо
и то что в тени
и то что мы видим воочью[1]

Розоватая поверхность Ратовского озера, подернутая серебристой рябью, была на редкость тиха и пустынна. Ни скрипа уключин тебе, ни кокетливого женского визга, ни лихого мужского гогота, ни гордых лебедей, ни задумчивых рыбаков… В большом парке над озером, который мы прошли насквозь, гуляющих тоже не наблюдалось. И только у винного магазина, перед закрытыми дверьми толпился народ – по преимуществу хмурые особи мужского пола, человек эдак тридцать. И мы встали в хвосте очереди.

– Все на этом свете можно представить себе как водоворот случайностей, – сказал Валерий Силаевич, с тоской разглядывая очередь. – Ты крутишься в нем и считаешь, что это и есть реальный мир. Но когда удается выпрыгнуть из повседневной суеты, приходит понимание, что никакой реальности, в сущности, нет. А все потому, что на мгновение удалось тебе увидеть иное измерение бытия, и теперь ты знаешь нечто большее, чем другие. Эх, если бы кто мог точно сказать, что будет!

При последних словах Валерия Николаевича гражданин в широкополой соломенной шляпе, стоящий чуть впереди и казавшийся полностью погруженным в собственные мысли, повернулся к нам, выказывая явное желание завязать разговор.

– Знатный котик у вас однако, – уважительно сказал он, – и надо же, на поводке ходит, что твоя собака! Сразу видно, что интеллигент. Может, еще и потребляет?

– Нет, воздерживается, комплекция ему не позволяет, – ответил Валерий Силаевич, оглядываясь на Пусю, который всем своим видом демонстрировал принципиально отрицательное отношение к происходящему вокруг действу.

– Это правильно, – согласился гражданин в шляпе, – уж больно в «ней» калорий много, а если еще и с закуской, то совсем беда. Потому «кушать» надо меньше, нас к этому партия и правительство все время призывают. Да что толку, упрям уж больно народ. Особенно доказательный пример дает опыт сельского хозяйства. Все хотят там с ног на голову поставить. А самое главное из виду упускают: каждый севооборот, будет ли он многопольный или простой, основан на отношениях метабиоза между злаками.

И он строго, со значением посмотрел на Валерия Николаевича, давая тем самым понять, что распознал в нем человека культурного.