На маленькой планете

«Что же это я буду лежать, здесь лежит покойник, а я тоже буду лежать», — подумал с отвращением к себе Пряхин и направился в сени, чувствуя на спине неприятный, пристальный взгляд. В сенях он, прислонившись к двери, все еще ощущая на себе этот пристальный, неприятный взгляд, смотрел на побелевшее небо, на обозначившееся поле, на котором неистово нахаживал буран, и тут отчетливо представил себе, как Саворин, заблудившись, направился не в ту сторону…

Пряхин не мог больше успокоиться. То ему слышалось, что кричат о помощи, и он опрометью бросался вон, обегая вокруг дома, вслушиваясь в шелест снега, то вдруг казалось, кто-то шарит окоченевшими руками по стене снаружи, и он с холодеющим сердцем выходил и всматривался в кромешную темень.

За ночь Пряхин устал совсем, и в голове все стучало, будто кто-то молоточками вызванивал по черепу: «А вот тебе, а вот тебе…»

— Что ты мне? — громко спросил однажды он у Денисова и с ужасом подумал, что вот в этом маленьком домике, давно брошенном и совсем обтрухлявевшем, где давным-давно жила семья Садиковых, находятся двое — он и Денисов, один живой, и этот живой ходит, думает, а другой просто лежит и уже ничего не может сделать, и неужели этот вот умерший человек, человек с руками, головой и ногами, такой же, по существу, как и он, Пряхин, ничего больше не увидит и не услышит? «Неужели так должно быть? Он не похож на доску, табуретку, но ведь они тоже ничего не могут. Неужели в этом как раз и несокрушимость жизни? Жизнь идет своим чередом, а человек входит в нее и, побыв там некоторое время, уходит навсегда, а жизнь неумолимо движется дальше своей дорогой. Неужели в этом ее всесильность?» Пряхин встряхнул головой, подошел к Денисову, положил ладонь ему на лоб, ощупал сухое, холодное лицо, потом этой же рукой ощупал свое, будто сравнивая, брезгливо поморщился и сел на табурет у печи. Прислонившись спиной к печи, отрешенно смотрел на окно, ни о чем уже не думая, ожидая только одного — утра.

III

Утомленный ожиданиями, своими мыслями и тревогой за Саворина, которого уже, не колеблясь, считал погибшим, Пряхин задремал. Но и во сне продолжал томиться и жить тем, что волновало его только что. Чуть стало брезжить, проснулся, огляделся, припоминая сон. Во сне он все время спешил кому-то навстречу, чтобы вызволить его из беды, но прямо из-под земли вырастали на пути тонкие, высокие стены, на них ему нужно было взбираться, но как только взбирался, стены с легким хрустом ломались и засыпали его своими обломками.

Пряхин постоял, припоминая сон, запахнул полушубок и вышел из дома. Буран стих. Низко висело облаками серое небо, и там, вверху, видать, происходило какое-то движение, там еще бушевал, медленно угасая, буран, и оттуда падали изредка снежинки, но здесь на земле было тихо и только временами налегал срывами ветер. А так вольно лежал сметанный в сугробы снег, будто отдыхал от ночных трудов, и вокруг огромного поля, и над лесами, и оврагом повисла белесая мгла дымки, и далеко над всею землею висела она, будто пристыдившись своего ночного разбоя.

Пряхин минул Лисий овраг, быстро дошел до речки, передохнул и уже на другом берегу Оки стал беспокойно оглядываться, присматриваясь ко всем сугробикам.

Недалеко от села стояли колхозные стога сена. У Пряхина сердце сильно зашлось, когда подошел к стогам. Ему подумалось, что именно возле стогов чаще всего люди и замерзают. Так и было. Люди стремились к стогам, надеясь найти защиту от бурана, но лишь немногим удавалось спастись. Оглядываясь, всматриваясь в суметы снега, обошел один стог, второй. У торца самого близкого к селу стога из-под наметенного сугроба торчало что-то черное…

— Валенок! — воскликнул Пряхин и остановился, не сводя глаз с черного, чувствуя, как на глаза навертываются слезы, и медленно осел на снег. — Вот идиот! Ни дна б мне, ни покрышки! Как я его отпустил одного! — Он глядел на сугроб, но от слез не видел его, понимая, что никогда не сможет простить себе этой ошибки. Он заставил себя встать и подойти к черному. Из-под снега торчала головешка. Пряхин обрадованно схватил эту головешку, отбросил подальше и направился в село, все так же пристально присматриваясь к наметам.

«Сейчас приду, — думал он, заходя в село и торопясь к председателю колхоза. — Позвоню от него в район. Пусть врач приедет. Соберем людей — и сразу искать Саворина. И как же я людям буду в глаза смотреть? Эх, старая дубина, такое несчастье сотворить, сразу двух…»

Сейчас, когда Пряхин знал твердо, что предпринять, о чем бы ни думал, как бы себя ни ругал, теперь старался все делать не торопясь, основательно, как и всегда, идти к одной цели — позвонить в район, подключить к поискам правление колхоза, сельсовет, школу, возглавить все это самому.