На Маме

Вспоминается мне байка из времён моей походной молодости. Один американец заключил пари на большую сумму, что он пройдёт по линии Трансконтинентальной железной дороги от океана до океана по шпалам, ни разу не ступив на землю… Ну, он в конечном счёте выиграл пари. Только после этого всю оставшуюся жизнь ходил шагами разной длины!

А геологи, которые постоянно занимались глазомерными съёмками в своих маршрутах, привыкли ходить, считая шаги, – парами или тройками, кто к чему привык. Это – не чудачество, не прихоть, а производственная необходимость! Я сам ходил, автоматически подсчитывая: правая – левая – раз! Правая – левая – два! И точно знал, что при нормальном походном шаге в километре вмещается пятьсот шестьдесят пар шагов…

А Анастасия… Куда б мы ни шли, – она всегда меня обгоняла. Голова посажена гордо, спина прямая, – словно у старослужащего старшины в парадном строю, а шаг – уверенный, лёгкий, иначе и не скажешь – летящий!

Я её почти сразу стал звать «Ермаковна», и так уж получилось, что оказался я с ней под одной крышей…

Тут следует пояснить, что собственно база нашей геологоразведки находилась не в самом посёлке, а пяток километров вверх по ручью, возле богатого «куста» разрабатываемых и разведуемых слюдоносных жил. Проходились два шахтных ствола, несколько не шибко глубоких буровых вышек оконтуривали границы месторождения, в общем – партия была многолюдной, и в разгар полевых работ жилья, конечно, не хватало. Недели три я помыкался в общаге для «холостёжи», пока для меня стараниями Ермаковны приспособили небольшую комнатку, – бывшую кладовку, в которой сваливали всякий хлам… Когда я впервые зашёл туда, чтобы оглядеться, – по стене от меня, торопясь, уползали два тощих плоских клопа с белёными после ремонта спинами…

В комнатёнку мою втиснулась казённая железная солдатская койка, стол, который выполнял двойные обязанности – обеденного и письменного, неотвратимая тумбочка с деревянным завёртышем на хлипкой дверце и две табуретки.

Дом, в котором я поселился, стоял на невысоком угоре, по прихоти стародавнего строителя развёрнутый как бы в ширину. Этот добротный шестистенок, сложенный из звонких вековых сосновых кряжей, имел один, так сказать, центральный вход. От крыльца в три высоких ступени и с двускатным навесом на точёных столбах из просторных сеней в глубь дома вели три тяжелых двери: налево – в нашу «камералку», общее место для работы и расшифровки карт, полевых дневников, пикетажных книжек и прочей геологической документации. Там же стояли ящики с образцами пород и столбиками буровых кернов, а направо, – в ту часть, которую занимала наша начальница, две комнаты с кухней; средняя же дверь, прямо против входа, – вела в мою «кладовку»…

…Третьи сутки шел обложной дождь. Нет, – он не шёл, он стоял в воздухе и обволакивал нас со всех сторон! Мы жили, как рыбы на дне аквариума, с трудом глотая воздух пополам с водой. Полевые маршруты застопорились. Над дальними увалами, словно пена, стекающая с пивной кружки, стелились угрюмые низкие облака. Прораб, коллекторши и чертёжница, вяло потягиваясь, уже ушли из камералки на обеденный перерыв. Мы с Анастасией ещё немного задержались: нам до дому идти было ближе всех… Наши головы, склонённые над картой расположения разведочных шурфов в масштабе одна пятитысячная, нечаянно сблизились, и тут… До сих пор не пойму, как это случилось, но Настасья поцеловала меня так, что дух перехватило. После чего слезла с табуретки, на которой стояла на коленях, обошла меня сзади, притиснула к своей груди и серьёзно проговорила:

– Как я есть атаманша, так ты мне возражать не моги! – и снова последовал затяжной поцелуй…

Мы вышли вместе. Меня ещё покачивало, – в том числе и от неожиданности. Настя, вместо того, чтоб толкнуть дверь своей половины, отворила дверь моей «кладовки» и ощутимым нажимом бедра помогла мне войти. Задержавшись не порожке, она левой рукой оперлась о притолоку, правой – дернула вниз язычок на «молнии» своей куртки, после чего спросила с совершенно непередаваемой интонацией:

– Не прогонишь?

Я же мог только, наконец, выдохнуть долго удерживаемый внутри воздух…

Она ловко накинула крючок, и моя узкая коечка жалобно зазвенела всеми пружинами, когда она вытянулась во весь свой рост на спине, вжав голову в подушку.

– Да уж, чалдон… – прошептала Анастасия с закрытыми глазами. – Коечка-то у тебя того… Для двоих узковата…

С неудержимой сладостной дрожью я начал целовать её высвободившуюся грудь, гладить обширный живот, ласкать под приспущенной резинкой тренировочных брюк волнующий мох её лобка…

– Ой, скорей… скорей, миленький… – шептала она, задыхаясь.

А когда я, скользя по крутоярам её бедер, сразу двумя руками начал стягивать последний покров, – она торопливо приподняла зад, помогая мне тем самым вытащить впечатляющих размеров трусы из-под её могучих ягодиц, и с тихим стоном одной рукой она охватила меня за шею, опрокинув на себя, а другой, уверенно взяв меня за вздыбленный стержень, сама ввела его в неведомую пещеру сокровищ Али-Бабы…