Читаем На месте зеленой беседки полностью

Переступив порог кабинета, собрался отдать положенный рапорт, а воспитатель остановил, махнув рукой.

Садись, Юра, попьем чайку, поговорим на прощание.

Иванников удобно устроился в кресле, закинул ногу на ногу: как-никак по бумагам он уже свободный и может позволить себе такую дерзость.

Разговор, надеюсь, будет мужским? — спросил воспитатель, разливая чай.

Юрий знал, что под этим подразумевалось. Колонисту разрешалось спорить, отстаивать свое мнение, не отвечать на вопросы. Запрещалось только лгать. Ребята любили такие беседы, дорожили ими, но и побаивались: ведь даже молчание можно оценить «да» или «нет». Поэтому Юра предпочел ответить вопросом па вопрос:

А иначе зачем вам его затевать, гражданин начальник?!

Для тебя я уже Виталий Николаевич, с завтрашнего дня еще и товарищ. А разговор действительно предстоит серьезный. Ведь я в душе опасаюсь, не спешу ли с твоим досрочным освобождением.

Глаза Иванникова округлились, стакан дрогнул в руке. Он неловко смахнул рукавом куртки упавшие на полированную поверхность столика капли чая и уставился на воспитателя: «Ничего себе затравочка».

Но вы же сами, гражд… — он запнулся и с трудом поправился, Виталий Николаевич, дали хорошую характеристику. Слышал, и с замполитом спорить пришлось.

Воспитатель нахмурился.

Вели бы только с ним. Главное — с собой спорил. А не дать положительной характеристики не мог: ты ее заслужил. Но боюсь, Юра, как бы снова не сорвался, рассчитывая по свойственной тебе самоуверенности, что набрался здесь блатного ума-разума и теперь не попадешься.

Колонией я сыт по горло, Виталий Николаевич. Уж кому, как нс нам, это понимать.

Ом по привычке потянулся в нагрудный карман за сигаретами, но опомнился и стал заталкивать пачку обратно.

Ладно уж, кури, — разрешил воспитатель и придвинул к нему пепельницу. — В порядке исключения. Одну. И потом откроешь форточку.

Затянувшись дымом, Иванников спросил:

А что вас, собственно, во мне тревожит, Виталий Николаевич? Как бы не сорвался», — он скривил губы, — это общие слова, а вы конкретно. И потом, если сомневаетесь во мне, так почему добивались освобождения?

В двух словах не объяснишь.

Воспитатель встал, взъерошил свои русые волосы, прошел к письменному столу, постоял над ним.

Ладно, иди сюда, почитай мои записки. Это не предусмотренный инструкцией дневник индивидуальной работы с осужденным несовершеннолетним, а мой собственный. Может, что и поймешь, может, над чем п задумаешься. А я пройдусь по отряду. Кончишь читать или, если надоест, открой форточку и иди в спальню.

Оставшись один, Юрий пересел за письменный стол, включил настольную лампу и лениво, без особого интереса стал перебрасывать страницы общей тетради.

За драку после отбоя с Серовым — оба лишены очередного свидания».

За отказ выполнить указание мастера — лишен передачи».

За пререкательство с воспитателем — лишен посещения в воскресенье кино».

За попытку пронести из производственной зоны самодельно изготовленный нож водворен в дисциплинарный изолятор на 5 суток».

И шуму тогда было с этим ножом! Зачем да для чего, кого намерен порезать? А он и не собирался никого резать, просто хотел попугать, чтобы не приставали: силенок то по хватало. А то не успеешь передачу научить или выписку из магазина сделать, как тянутся за данью. Попробуй отказать — сами возьмут. Да еще и поддадут.

Были тогда такие, потом их во взрослую колонию перевели.

Мосле кратких записей о проступках следовало размышление:

«Педагогично ли добиваться дисциплины одними взысканиями? Мы ужесточаем наказания, а Иванников из духа противоречия чаще допускает нарушения. К чему мы придем в таком своеобразном состязании и и, отнимая у него надежду на условно-досрочное освобождение?

Удивительно, что при колючем характере он не лидер и не ищет блатного авторитета. Причем сторонится не только положительных воспитанников, но и «отрицалов», хотя те на первых порах признавали нем своего».

И следом запись об объявлении благодарности за добросовестную Фоту по уборке территории.

Юрий удивился тогда упавшему с неба поощрению. А оказывается, о не что иное, как изменение педагогического подхода. Правда, на пользу оно не пошло: вскоре он получил два взыскания подряд, и оба за драки.

И снова запись, вызвавшая смех:

«Не могу же я, в самом деле, закрывать глаза на нарушения и поощрять мыльные пузыри, которые он искусно пускает в туалете через катушку».

Тетрадь толстая, до утра все равно не осилить, поэтому стал читать через строчки, потом пропускал целые страницы, лишь на некоторых задержиная внимание и все больше удивляясь, с какой скрупулезностью разбирает его воспитатель.

«Вчера наконец выбрался к Иванникову домой. Застал мать.

В квартире не богато, но все необходимое есть, чистенько и опрятно. Узнал от Ольги Александровны, что с мужем она развелась вскоре (еле рождения сына. Причина распространенная: пьянство отца. Юра о не знает.

Зашел дед Юриного подельника Валерия Архипова. Принес почить Ольге Александровне письмо внука. Я послушал. Видно, неглупый парень. Во всяком случае свое положение оценивает здраво и не ропщет.

Перейти на страницу:

Все книги серии Зеленая беседка

Похожие книги

Вишневый омут
Вишневый омут

В книгу выдающегося русского писателя, лауреата Государственных премий, Героя Социалистического Труда Михаила Николаевича Алексеева (1918–2007) вошли роман «Вишневый омут» и повесть «Хлеб — имя существительное». Это — своеобразная художественная летопись судеб русского крестьянства на протяжении целого столетия: 1870–1970-е годы. Драматические судьбы героев переплетаются с социально-политическими потрясениями эпохи: Первой мировой войной, революцией, коллективизацией, Великой Отечественной, возрождением страны в послевоенный период… Не могут не тронуть душу читателя прекрасные женские образы — Фрося-вишенка из «Вишневого омута» и Журавушка из повести «Хлеб — имя существительное». Эти произведения неоднократно экранизировались и пользовались заслуженным успехом у зрителей.

Михаил Николаевич Алексеев

Советская классическая проза
Мальчишник
Мальчишник

Новая книга свердловского писателя. Действие вошедших в нее повестей и рассказов развертывается в наши дни на Уральском Севере.Человек на Севере, жизнь и труд северян — одна из стержневых тем творчества свердловского писателя Владислава Николаева, автора книг «Свистящий ветер», «Маршальский жезл», «Две путины» и многих других. Верен он северной теме и в новой своей повести «Мальчишник», герои которой путешествуют по Полярному Уралу. Но это не только рассказ о летнем путешествии, о северной природе, это и повесть-воспоминание, повесть-раздумье умудренного жизнью человека о людских судьбах, о дне вчерашнем и дне сегодняшнем.На Уральском Севере происходит действие и других вошедших в книгу произведений — повести «Шестеро», рассказов «На реке» и «Пятиречье». Эти вещи ранее уже публиковались, но автор основательно поработал над ними, готовя к новому изданию.

Владислав Николаевич Николаев

Советская классическая проза