На минном поле любви

Однообразие всего – и любовных радостей, и любовных разочарований – преображается в тончайшую игру красок и оттенков только для особой категории людей. Для любителей и ценителей. Для коллекционеров. Им не скучно заводить очередной роман. Каждый поворот сюжета доставляет им истинное наслаждение. Они перебирают подробности содеянного, словно филокартист – дурацкие открытки с котятами: вот это сиамский, вот это британская голубая, вот это наш сибирский, а вот рыжий с усами – пардон, это я в молодости… Им интересно и трогательно – и совершенно невдомек, что аудитория помирает от скуки, не ощущая упоительности самого процесса каталогизации. Но коллекционеры – уникальны. А обычные люди в массе своей устают от единообразия романов, похожих друг на друга, будто пельмени от Сан Саныча.

И тогда в утомительное «производство полуфабрикатов» снова внедряется (в качестве разнообразящего приема) ожидание, вера, а так же надежда. И все вышеперечисленное направлено на чудо, которое непременно придет и раскрасит жизнь всеми цветами спектра. Главное – дождаться и ощутить. После чего утомительная вереница интрижек сразу приобретет смысл – в качестве «пробных шаров» перед судьбоносным ударом, то есть даром. Вот так и кочует человеческое сознание от мечты к разочарованию и обратно. Кого–то это устраивает. Ну что поделаешь, если этот кто–то — игрок по натуре. Не игроку в жизни не понять, сколько наслаждения в нервном ожидании, в затаенном дыхании и в мысленном гадании – выпадет — не выпадет? Сойдется – не сойдется? Но ведь не все же такие Парамоши азартные[72]? Есть и совершенно другие люди. Им рациональность подавай, предсказуемость. Им не нравится, когда откуда ни возьмись является под дверь незваный гость, представляется емким прозвищем из ненормативной лексики и на вопрос «Чего надо?» уклончиво отвечает «Да так… Пришел».

Только категория игроков почему–то в большом идеологическом почете. Именно идеологическом – искусство их облизывает, пресса их умасливает, общественное мнение их на этот… ну… на флагшток вывешивает. А категория людей основательных, которым есть что терять, поэтому терять ой как неохота – она со времен Максима Горького в «гагарах» и «пингвинах» ходит. То отсутствующее «наслажденье битвой жизни», то «тело жирное», в утесах спрятанное[73], публику не устраивает. Сказывается вековое отсутствие среднего класса. А ему несвойственно объединяться в армады пропагандистов и расклейщиков листовок. Представители этого слоя общества все больше поодиночке пролетариат эпатируют:

«Я – буржуа. Лупи меня, и гни,

И режь! В торжественные дни,

Когда на улицах, от страха помертвелых,

Шла трескотня В манжетах шел я белых…

Я – нахал,

Нахально я манжетами махал»[74].

Вот и я – нахалка, которой есть чем махать, есть, что терять, есть, чем жертвовать. И ужасно не хочется – ни терять, ни жертвовать. Ни вами, ни Левкой, ни своим буржуазным счастьем».