На моем зеленом лице все написано

Она однажды звонила бабе Ёге. Наверное, ей. Кому ж еще? Я тогда заболел ветрянкой. По телефону скрипучий голос сказал, что меня нужно зеленкой выкрасить. У меня поднялась мегавысокая температура, а отец был на происшествии. Я весь покрылся волдырями. Прям все усеяно, все лицо, тело – ну всюду. Так что мама велела не ерзать и выкрасила. Еще говорила, что я сегодня далматинец, а далматинцы молодцы, им надо терпеть и пятна не ковырять.

– Ты же помнишь мультик?

Все равно пришлось ехать к врачу. Как будто это не сразу ясно было. Лучше бы сначала съездили, а потом уже меня красили. А то все пялились.

Поход к врачу маму дико бесил.

– Что за идиотизм? Тащить больного ребенка по морозу!

– Мама, ноль на градуснике, – сипел я.

– В голове у них ноль!

Ехать пришлось на автобусе, потом сидеть в очереди. Опять все пялились на мои зеленые горошины. Только одна бабка подмигнула. Похожая на бабу Ёгу.

Докторша спросила адрес. Я сказал, что мы из России. Она кивнула: «На твоем зеленом лице все написано». Ей нужен был здешний адрес. Она велела объяснить маме, что передала данные в аптечную сеть и нам в любой аптеке все выдадут. И мазаться зеленкой не надо. Так здесь не делают.

Мама злилась.

– Я понимаю хорошо! Говорю нехорошо.

Мама, когда ей нужно было выйти в какую-нибудь контору, всегда начинала страшно злиться. И часто брала меня с собой. Если она чего-то не понимала, я был тут как тут.

Зеленка нас выручала не раз. Когда я всадил себе в ногу полтопора в гараже, и еще по мелочи. Здесь по зеленым лицам и ногам врачи сразу наших вычисляют. В зеленке – значит, русский. Почему-то ее тут не продают, а ведь она реально полезная. Вон у Руплы только так ее юзают, по любому поводу.

Когда мы остались без мамы, я не доставал зеленку. Пузырек просто стоял в душевом шкафчике.

* * *

Пушкина я выкопал в мамином шкафу. Это была единственная книжка на русском языке в нашем доме. А тряпку с маками нашли возле ее сумки, которая осталась лежать на берегу. Вместе с юбкой, тоже в красных маках. У нас в округе цветы попроще – ромашки, иван-чай. А она любила, чтобы большие и яркие. И пахучие. Там были еще какие-то вещи. Толстое махровое полотенце. Бутылка воды. Я слышал, что кошелька и документов в сумке не нашли. Спасатели переговаривались, может, взял кто с места происшествия. Но здесь мало кто ходит, тихий район.

Эта ее тяга к уединению. У нас давно было заведено: я ухожу гонять с Руплой, а она идет к реке загорать и купаться. От дома это два шага. Не два, конечно, но идти минут пятнадцать. Наш район упирается в лесок. Проходишь дальше по тропинкам – наткнешься на пляж. Речка, как специально, делает петлю, а может, первые поселенцы вырыли тут себе запруду. Но если не хочешь вместе со всеми сидеть на пляже, тоже не беда – речка длинная. Вдоль берега есть немало мест, где можно примоститься под кронами. Никто тебя не потревожит. Валяйся, купайся один, раз уж так тебе взбрело в голову. А можешь даже и рыбу поудить, таких любителей тоже хватает.

Река у нас довольно мелкая и холодная, с бурным течением. Спасатели прочесывали дно. Я слышал, что они говорили. Говорили, что утонуть тут сложно. Чтоб ни за что не зацепиться. Чтоб не прибило к берегу. Один спасатель думал, что я не понимаю, и делал намеки: мол, зря ищем, искать нужно вообще в других местах.

Я знал, к чему он клонит. И за эти намеки мне хотелось его убить.

Хорошее тогда выдалось лето, жаркое. Пару раз я видел, что к маме, в эту ее прятку под деревьями, подваливает один неприятный крендель. У кренделя выделялась надутая верхняя губа. От этого меня не покидало ощущение, что маленькие щекотные усики у него торчат не только наружу, но и внутрь.

Они болтали, а мама смеялась высоким голосом. Жмурилась, улыбалась одной стороной рта, показывала свой остренький клычок. Она всегда так делала, когда к нам заходил кто-то посторонний.

Крендель тоже жмурился, прятал в густых ресницах маленькие глазки, похожие от этого на репейники, что-то мурчал. Завидев меня, он ничуть не смутился. Легко коснулся виска пальцами, сложенными в конфигурацию «чурики». И выдал мне с ходу на ломаном русском: «Кадела?» И бочку бессвязной ругани, почти без акцента, чем очень насмешил маму. Мне за такое она влепила бы подзатыльник. Но крендель же взрослый, ему можно.

«Кадела». Вот упырь. Думает, это прикольно – сказать пару нехороших слов на русском. Придурок.

– Ну, где твой Рупла сегодня? Когда надо, его нет. Давай, прокатись с ним, чего же ты? Ты же хотел с ним сегодня прокатиться, – неожиданно сказала мама.

Ничего такого я ей не говорил. Но развернулся и поехал до Руплы. Он вскоре должен был уехать на месяц к родне в Россию. Мы решили сгонять до «Макдоналдса», взять по молочному коктейлю. Я поехал попросить у мамы денег.

Этот упырь сидел, впившись в ее шею. Я лязгнул великом.

– Амиго, кадела. – Он заулыбался мне во все зубы, ничуть не смущаясь.

С его белых зубов кровь почему-то не капала. Мама смотрела мне куда-то в шею и закрывала пальцами свою.

– Чего тебе? – нервно спросила.

– Говорю же – мы с Руплой…