На мой взгляд: размышления в темноте

В иные годы на областные смотры самодеятельного художественного творчества поступало до сорока заявок от наших самодеятельных поэтов. Готовили даже к изданию специальный сборник стихов, но из-за экономических трудностей 90-х годов от этой идеи пришлось отказаться. А жаль! Мне кажется, мог бы получиться любопытный материал для анализа. Например, почему порой у слепого человека, никогда не видевшего света и, значит, не имеющего представления о зрительных образах, стихи получаются ярче, образнее, чем у его «собрата по перу», имеющего хороший остаток зрения? И подобных «почему» внимательный читатель нашел бы, думаю, немало, будь напечатан этот сборник. Ну да ладно, как говорится, еще не вечер, А пока эти стихи звучат на вечерах отдыха. Самодеятельные композиторы, тоже незрячие, пишут к ним музыку, правда, плоды этого творческого сотрудничества редко выходят за пределы общества слепых, но значимость их для авторов, для формирования адекватной самооценки очевидна.

Стимулируя творчество самодеятельных литераторов, мы привносили в него дух состязательности, но в рамках допустимого, то есть старались пресекать взаимные нападки, очернения — все то, чем так богата наша большая литература. Помнится, лет 20—25 назад по западному радио, кажется, В. Войнович сетовал, что в Советском Союзе расплодилось слишком много писателей, а стоящих мало. Якобы среди эмигрантов даже была игра: навскидку называлась фамилия, а затем обязательно отыскивался под нее какой-нибудь литератор. Выпад этот, надо полагать, был вызван, с одной стороны, профессиональным соперничеством, а с другой, тогдашней идеологической пикировкой. Лично я ничего обидного в нем не вижу. Эмигранты с таким же успехом могли бы играть в музыкантов, живописцев, спортсменов. Возможность осваивать эти социальные роли представлялась тогда многим. Правда, Пушкиными и Чайковскими становились не все, но рука «набивалась», навыки, пусть даже элементарные, все-таки приобретались. Как-то мне попались довоенные стихи К. Симонова. Возможно, я не разбираюсь в поэзии, только мне они почему-то не показались. Зато позже навыки стихосложения автору очень даже пригодились. Когда война, что называется, задела за живое, появились бессмертные стихи «Жди меня».

В советское время власти старались, по возможности, найти место каждому литератору. Вспомним, как фотограф из-за ограниченности кадра для группового снимка усаживает кого-то на пол у ног стоящих или как хормейстер выстраивает на сцене хор. Кто пониже ростом — впереди, иначе спина соседа будет гасить звук голоса. При необходимости задние ряды даже встают на специальные скамейки. Сопрано и альты располагаются впереди теноров и басов, для пользы дела некоторые голоса могут подключаться к соседним партиям. Цель одна: добиться уравновешенности ансамблевого звучания. Иначе это будет не хор, а поющая толпа. Однако такой ранжир вряд ли устраивал всех писателей. Зато сегодня все изменилось. Партийные установки, идеологическая борьба ушла в прошлое, но профессиональное соперничество осталось и даже покрепчало. В условиях свободной конкуренции каждый выплывает сам. В результате, если вернуться к давешнему сравнению, образовалась толпа. Акустическая целесообразность отброшена. На переднем плане оказался тот, кто удачливее подсуетился. На скамейки повскакивали те, кому удалось первыми до них добежать. К тому же нам, кажется, отказывает чувство меры: и хвала и хула закусили удила. Чуть ли не каждого литератора называем талантом, а к некоторым клеим даже гениальность. Как-то подзабыли мы, что в спектре способностей есть и поскромнее категории: литературная склонность, задатки, одаренность и затем уж талантливость и гениальность. Мало того, для полноты картины недостаточно икса называть талантом. Надо чтобы игрек прослыл бездарью.

Внутри нас сидит некий оценщик, который подсознательно отслеживает уровень нашей значимости относительно значимости других людей. На основании этой самооценки мы выбираем линию поведения. Признать превосходство кого-то над собой или попытаться превзойти его, а попутно усомниться в успехе выскочки, а то и дискредитировать его. Писатели тоже люди, а значит, и на них распространяется действие этого механизма. Более того, их обостренное самолюбие и повышенная эмоциональность лишь усиливают это действие. А может, А. Пушкин был прав, когда утверждал, что «гений и злодейство — две вещи несовместимые». Уж кому-кому, а ему-то пришлось многое и на себе испытать и на других понаблюдать. Возможно, злодейству и впрямь комфортнее в компании с неудачливостью. Быть может, степень нетерпимости к более удачливому коллеге, активность выпадов против него прямо зависят от уровня самооценки неудачника? Чем ниже самооценка, тем круче наезд.