На морских дорогах

Первый союзный конвой прибыл в Архангельск 31 августа 1941 года. Конвой именовался «Дервиш», а затем получил шифр PQ-0. Он был небольшой — 6 транспортов. Зато эскорт довольно мощный: авианосец, 2 крейсера, 2 эскадренных миноносца, 4 сторожевых корабля и 3 тральщика.

Прибытие транспортов было неожиданностью для Архангельского порта. Как потом выяснилось, военно-морские власти решили выгружать доставленные грузы своими силами и порт в известность не поставили. Произошла заминка. А груз военный — его ждали на фронте. Об этом чрезвычайном положении доложили в обком партии. Тогда по указанию первого секретаря П. П. Огородникова на причалы приехали секретарь обкома А. С. Буданов и начальник порта Г. И. Дикой. Они увидели матросов, стоявших возле союзных транспортов и не знавших, с чего начинать разгрузку, — военные моряки не были докерами. Вмешательство обкома партии решило дело. Выгрузкой судов стали заниматься работники торгового порта. Однако жалобы союзников достигли высоких инстанций и послужили одной из причин для назначения уполномоченного ГКО по погрузкам-выгрузкам на Севере.

В конвое прибыл пароход с пшеницей для города (около десяти тысяч тоня). Мельниц в Архангельске не было, и местным властям пришлось срочно изготовлять оборудование, искать жернова. За пять суток пустили две мельницы при складах Заготзерно.

Шел сентябрь. Мурманск жестоко бомбили. Враг снова и снова пытался захватить полярный незамерзающий порт.

Глава вторая В СТАВКЕ ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДОВАНИЯ

В один из сентябрьских дней меня поздно вечером вызвали в штаб флотилии. Получен приказ наркома Н. Г. Кузнецова назавтра вылететь в Москву.

В самолете я был единственным пассажиром и, забравшись в меховой мешок, всю дорогу спал. Когда проснулся, самолет летел совсем низко над землей. Москва была рядом.

Квартира пустовала, семья была в отъезде.

Позвонил друзьям, никто не подходил к телефону, все разъехались. Позвонил в наркомат, доложился. Нарком Кузнецов назначил прибыть завтра, в двенадцать дня.

На улицах столицы пустынно. Редкие прохожие, почти не видно детей. Часть населения эвакуирована, многие в эти дни строят укрепления на подступах к городу. На улице Горького, у здания Моссовета, встретил отряд противовоздушной обороны, переводивший на Красную площадь аэростат воздушного заграждения.

Ветер метет по улицам обрывки бумаги, всякий мусор. Часть учреждений и магазинов закрыта. Рестораны превращены в столовые, там кормят по карточкам.

После обеда позвонил профессору Московского университета Н. Н. Зубову. Мне захотелось посоветоваться с Николаем Николаевичем, крупным ученым, ледовиком, выслушать его мнение. Зубов прекрасно знал условия плавания в Арктике. Мы познакомились с ним в 1940 году. Он редактировал мою книгу. Вместо с Н. Н. Зубовым мы написали статью о предварительных итогах научных работ, проведенных на ледокольном пароходе «Георгин Седов». Нам удалось в самом сжатом виде сказать основное, сделать некоторые теоретические и практические выводы15.

Николай Николаевич оказался дома и сразу пригласил к себе. В городе он был один, жена и двое детей жили на даче. Соображения о зимних перевозках Зубов выслушал со вниманием и одобрил. Я дал ему прочитать копию письма Верховному Главнокомандующему.

— Можно кое-что уточнить, расширить, но главное, по-моему, здесь написано, — сказал Николай Николаевич, возвратив мне мои три странички. — Хотел бы поработать на таком деле. Хотел бы повоевать. Я ведь старый русский офицер.

— Согласились бы вы работать на зимних проводках?

— Конечно.

Я был рад и растроган. Мнение Николая Николаевича было для меня весомо, он никогда зря не поддакивал, был прямым и благородным человеком. Среднего роста, коренастый, с военной выправкой. Волосы седые, высокий лоб. Темные проницательные глаза, небольшие усики. Юношей мичманом участвовал в знаменитом Цусимском сражении.

Домой я вернулся часов в десять и сразу заснул так крепко, что не слышал сигнала воздушной тревоги. Поднял с койки страшный грохот. Вскочил и, ничего не понимая со сна, бросился к окну. Темное небо было исполосовано лучами прожекторов. Стреляла зенитная артиллерия. Враг прорвался в центр, рвались фугасные бомбы. Над Москвой поднималось зарево пожаров… Незабываемо и страшно. Целый час не отходил я от окна.

Но вот все стало стихать, погасли прожектора. В репродукторе послышался спокойный голос диктора:

«Опасность воздушного нападения миновала, отбой».

По улице промчались санитарные машины с синими фарами. Они спешили к разрушенному взрывом дому.

Неожиданно зазвонил телефон.

— Докладываю, Константин Сергеевич, был на крыше, потушил две зажигательные бомбы, — радостно сообщил Николай Николаевич Зубов.

В эту ночь я уже больше не заснул…