На морских дорогах

С борта ледокола «И. Сталин» передают, что его треплет жестокий десятибалльный шторм в Баренцевом море.

20 декабря. 82°22',2 северной широты, 5°37' восточной долготы. Невзирая на то что все перегружены работой, решили во что бы то ни стало измерить глубину. Судя по всем расчетам, мы должны были находиться над порогом Нансена. Было бы крайне важно уточнить распространение подводной возвышенности.

В вахтенном журнале появилась запись:

«Измеренная глубина подтверждает, что мы проходим порог между Шпицбергеном и Гренландией, отделяющий Полярный бассейн от Гренландского моря. На подводную возвышенность указывает и грунт — песок с очень малым количеством серого ила».

21 декабря мы провели еще одну гидрологическую станцию и измерение глубины. С 11 часов утра до 8 часов вечера на палубе сновали люди, рокотали лебедки, сияли электрические люстры, освещавшие майну, блоки, трос.

Лебедка, служившая для гидрологических работ, теперь была установлена на самом судне — на корме. Оставлять ее на льду было опасно: внезапные подвижки могли бы ее унести. Трос тянулся к той же самой майне, которая служила для глубоководных измерений, — у нас не хватало ни сил ни времени для того, чтобы сделать вторую.

И гидрологические и глубинные измерения дали исключительно интересные результаты.

Все данные говорили о том, что за ночь «Седов» пересек порог Нансена и теперь дрейфовал уже в Гренландском море, температура, глубина и грунт которого резко отличаются от океанических.

Глава двенадцатая. К родным берегам

Я не буду описывать последние месяцы и дни, проведенные на пашем ледокольном пароходе. Они были полны надежд и тяжелой борьбы со льдами. Ледокол «И. Сталин» пробивался к нам, не считаясь с тяжелыми льдами и темнотой. И вот наконец наступил желанный час встречи. Ледокол находился совсем близко от нас, на расстоянии нескольких миль.

23 часа, 12 января. Только что снова говорил по телефону с Белоусовым. Он сообщил, что на ледоколе явственно ощущается океанская зыбь. Ледяные поля ломаются и крошатся. С часу на час можно ждать, что путь к «Седову» расчистится.

Все понимают, что до встречи с ледоколом осталось каких-нибудь 7—8 часов. Повсюду кипит работа. Буторин и Гаманков докрашивают кормовой кубрик. Механики проверяют, как действует паровое отопление в судовой бане. Ефремов, Буйницкий и я собираем документы, упаковываем материалы научных наблюдений.

Все спешат, все торопятся. Настроение такое, как будто сидим на вокзале и ждем поезда. Поезд немного запаздывает, и от этого нетерпение растет.

Так или иначе, дрейф уже закончен. За время дрейфа «Седовым» пройден путь в 6100 километров! Лишний час, даже лишние сутки не могут сыграть никакой роли. И судно и мы сами в полной безопасности. Сжатия бояться больше не приходится.

Пройдет еще немного времени, ледокол подойдет к борту нашего корабля, освободит нас от остатков ледяного пояса, и мы пойдем к берегам родины. Как приятно и радостно возвращаться к родным берегам, когда чувствуешь, что ты выполнил порученное тебе дело, что время и труд твой не прошли даром, что коллектив сделал все, что мог…

Как долго тянется эта ночь! Тщетно пытаюсь заснуть — сон бежит от меня. Снова и снова встаю с койки, одеваюсь, закуриваю, обхожу корабль. Из каждой каюты доносятся голоса, повсюду горит свет. Только в кубрике все тихо: там спят уставшие за день Буторин, Гаманков, Гетман, Шарыпов, Мегер.

Вахту несет Александр Петрович Соболевский. Нервно пощипывая бородку, доктор то и дело поглядывает на часы. Он поспорил с Андреем Георгиевичем, который должен его сменить, что встреча с ледоколом произойдет до передачи вахты.

В радиорубке дремлет, облокотись на стол, Полянский. Все убрано по-походному. Приемник настроен на волну радиостанции ледокола — первый же вызов разбудит радиста.

Над кораблем ползут низкие тяжелые тучи. Ни одна звезда не блеснет, ни один луч полярного сияния не нарушит унылого однообразия ночи. И даже огни ледокола, который стоит где-то совсем близко, затерялись в тумане.

Наконец часовая стрелка подползает к цифре 3. Это значит, что на ледоколе, где живут не по гринвичскому, а по московскому времени, уже 6 часов утра. Сейчас он должен двинуться к нам. И в самом деле, заглянув в радиорубку, я вижу, что Полянский, разбуженный сигналом приемника, уже записывает:

«Сейчас выступаем поход тчк Зажгите лампу грот-мачте».

Всего несколько минут требуется механикам для того, чтобы запустить «Червовый двигун» и дать ток от аварийной динамо-машины. Лампа на грот-мачте вспыхивает и заливает всю палубу ослепительно ярким сиянием. Но за пределами палубы ночная темень по-прежнему стоит глухой, непроницаемой стеной. Как ни вглядываемся мы с Соболевским вдаль, нам не удается разглядеть ни малейшего проблеска прожекторов ледокола.

Проходит час, другой, третий… Ледокол движется, подходит к нам ближе и ближе. Но мы по-прежнему не видим его.