На морских дорогах

Наконец «Симамото» ожил, ворчливо откашлялся и заработал. Все облегченно вздохнули. Но наша радость была кратковременна: через 40 минут, когда в воде оставалось всего 1700 метров троса, линь лопнул и конец его вместе с прибором Токарева ушел на дно.

Я невольно взглянул на второго механика. Он был бледен, но с уст не сорвалось ни одного слова. А ведь это не сладко – собственными глазами увидеть гибель того, над чем трудился в течение двух недель!

– Константин Сергеевич, колышка! – крикнул со льда Шарыпов, рассматривавший при электрическом свете оборванный конец.

Так и есть! Наши опасения были справедливы: конец явно показывал, что, достигнув дна, трос свился в клубок; в результате образовались спирали, при подъеме они скрутились, и одна из них лопнула. Надо во что бы то ни стало найти новый способ определения момента касания грунта, иначе нам ничего не удастся сделать.

Во всяком случае опыт показал, что Буторин и Токарев были правы: тонкая стальная проволока оказалась не слабее нашего старого плетеного линя.

У нас оставалось 3300 метров проволочного троса. Что, если срастить его с остатком старого линя и повторить опыт? Правда, люди устали. Однако всем нам не терпелось добиться каких-то результатов. Ведь мы решили на этот раз произвести последнюю попытку измерения глубины. Так почему же не исчерпать все возможности до конца? Было решено немедленно врастить в лотлинь еще тысячу метров старого двухпрядного троса.

Но где взять новый груз? Уж если рисковать, то рисковать до конца; было разрешено Токареву пустить в дело тяжелую трубку для взятия грунта, отрезав от нее большую часть, чтобы максимально облегчить прибор.

Люди работали в эти часы самоотверженно. Они забыли о холоде, о том, что с раннего утра никто ничего не ел. Приходилось силой прогонять то одного, то другого в кают-компанию, где Га-манков, исполнявший обязанности повара, расставлял закуски.

В 21 час 30 минут неожиданно погас свет. Оказывается, в довершение всех бед порвался изношенный приводной ремень. Механики зажгли керосиновые фонари и вооружились шилом и дратвой. Через полчаса ремень был сшит и палуба «Седова» снова озарилась светом.

Наконец поздним вечером все было готово.

В 22 часа 10 минут глубоководная лебедка снова заработала. Хотя люди пробыли уже 12 часов на морозе, никто не проронил ни одной жалобы. Все взоры были устремлены на майну, в которой тускло поблескивала вода, быстро покрывавшаяся ледяными иглами. Там, под водой, решался исход нашего опыта.

В первый раз решили опустить трос только на 4 тысячи метров, а затем, если он не достанет дна, опускать его глубже и глубже, увеличивая каждый раз длину выпущенного линя на 50– 100 метров.

Около полуночи мы начали выбирать трос. Старались вращать барабан лебедки возможно плавнее и медленнее, чтобы не потревожить лотлинь. Вероятно, ни один рыбак в море не следил за кончиком своей лесы, выходящей из воды, с таким вниманием, как мы наблюдали за последними метрами линя.

Впервые после трех неудачных попыток, когда всякий раз на дне оставались тысячи метров троса, происходило нечто необыкновенное: счетчик отсчитывал сотни, десятки метров, а проволочная нить все тянулась из воды. Наконец в майне мелькнуло что-то большое и черное, послышался плеск, и Шарыпов крикнул:

– Стоп! Груз вышел!..

Дрожащими от волнения руками он держал тяжелую трубку Экмана, благополучно вернувшуюся с глубины в 4 километра.

Значит, победа? Но радость наша была преждевременна: никаких признаков грунта обнаружить в трубке не удалось.

Мы одержали победу лишь наполовину: в эту ночь было доказано, что наш новый трос пригоден для глубоководных измерений и что даже тяжелая трубка может вернуться со дна океана, если только нам удастся избежать возникновения колышек. Но до дна океана мы не достали. Очевидно, наспех приготовленный груз сорвался и закрыл храпцы раньше времени.

Измерение глубины мы закончили около полуночи. А уже через час послышались хорошо знакомый звон, треск и грохот – началось сжатие, вскоре достигшее исключительной силы. Экипаж, не успев отдохнуть, немедленно отправился к аварийным базам, вблизи которых появились трещины. Это был памятный аврал по спасению склада горючего.

Почти десять дней отнял у нас этот непредвиденный аврал, и лишь в последних числах января нам удалось вернуться к подготовке нового, пятого по счету опыта.

И на этот раз было зверски холодно – термометр показывал 35 с половиной градусов мороза. Вырубленная во льду майна почти мгновенно затягивалась ледяным салом, и нам часто приходилось ее расчищать, чтобы уменьшить трение лотлиня. Приходилось особенно внимательно следить за блок-счетчиком, который то и дело покрывался льдом.

Измерение глубины мы начали довольно поздно, так как с утра Ефремов, Буторин, Гаманков и Гетман были заняты на гидрологической станции. Им удалось взять шестнадцать проб воды с различных горизонтов, до глубины в 2 тысячи метров включительно.

Два раза мы не достали дна.

Тонкая стальная нить ушла в воду в третий раз.