«Год тому назад я обещал вам, что не уеду из Константинополя до тех пор, пока последний солдат не будет отправлен отсюда.
Теперь я могу выполнить свое обещание. Родные славянские страны широко открыли двери своих государств и приютили у себя нашу армию до тех пор, пока она снова сможет возобновить борьбу с врагом отчизны.
Сербы только что сообщили мне, что они согласны принять оставшиеся в Галлиполи части и перевести их в конце марта на присоединение к родным частям. Со спокойной душой я отправляюсь далее.
Целый год я пробыл узником в Константинополе и всегда смело и громко поднимал свой голос в защиту правды, потому что я знал, что за мной стоит 20 000 людей, готовых в любой момент поддержать меня.
Спасибо вам за вашу службу, преданность, твердость, непоколебимость.
Спасибо вам и низкий поклон».
«Последние галлиполийцы» – в числе около 2000 человек оставшиеся в ожидании посадки – пробыли после отъезда Главнокомандующего полтора года на пустынном полуострове.
Для того, чтобы понять весь трагизм последнего оставшегося отряда, надо принять во внимание ту уверенность и твердость, которые чувствовали галлиполийцы от одного сознания, что в их среде находится генерал Кутепов.
Генерал Кутепов в сознании 1-го Армейского Корпуса был живым воплощением Главнокомандующего, принужденного жить где-то далеко, в Константинополе.
Даже кратковременные отлучки генерала Кутепова по делам службы создавали некоторое уныние и внутреннюю растерянность. С его приездом вновь приливала бодрость и удесятерялись силы к сопротивлению.
В декабре 1921 г. большая часть Корпуса уехала в Болгарию. С ним вместе убыл и генерал Кутепов. Вместе с восторженно провожавшим его населением хмуро стоял на берегу небольшой отряд, которому не хватало места, который оставался сейчас как бы предоставленным самому себе.
Чувство остающихся было не только тоскливое, но жуткое…
Верный своему слову, генерал Врангель покинул Константинополь только тогда, когда из Сербии получилось принципиальное согласие на принятие «последних галлиполийцев». Но между принципиальным согласием и фактическим осуществлением оказалась громадная разница.
Английское правительство, давно уже желавшее освободиться от «гостей английского короля», вело переговоры с Королевством С.X.С. о вывозе последних русских беженцев из Египта и с острова Крита. Перспектива принятия новой партии в 2000 человек создавала непредвиденную конкуренцию – и вопрос о приеме галлиполийцев, как бывает в таких случаях, стал тормозиться.
Главнокомандующий уже прибыл в Сербию. Прошел обещанный март, наступил апрель, а «арьергард Русской армии» терпеливо ждал своей очереди. В конце апреля заместитель премьер-министра Королевства известил официально, что «правительство затрудняется дать разрешение на немедленный прием контингентов, ввиду того, что оно лишь недавно отказало в приеме русских беженцев с Египта и Крита».
Галлиполийский отряд под командой генерал-майора Мартынова сжался теперь весь в нескольких городских помещениях. Оставленный по первоначальным предположениям на 2–3 недели, генерал Мартынов должен был наскоро сколачивать управление отрядом из разрозненных остатков различных частей: здесь были и технические части, и кавалеристы, и казаки. Однако старые галлиполийские традиции подчеркивались с исключительной любовью.
С того момента, когда уехал генерал Кутепов и главные части Корпуса, из экономических и политических соображений к распылению оставались только первые и почти сошли на нет вторые. Все это позволяло местной французской власти принять более достойный тон – и почти все донесения генерала Мартынова характеризуют эти отношения, как «превосходные».
Мало-помалу между русскими и французами установились взаимоотношения двух расквартированных гарнизонов.
Подходила Пасха. Подполковник Томассен по собственному почину возбудил ходатайство о выдаче на первый день Пасхи, 16 апреля, удвоенной порции продуктов. Результат, однако, получился неожиданный.
Генерал Шарпи прислал из Константинополя срочное приказание – прекратить совсем выдачу продуктов, отпустив их в последний раз в Страстную Субботу, 15 апреля.