«На Москву». Из истории белой борьбы

И стало мне ясно в этот момент, что судьба посылает мне, может быть, последнее испытание.

– Прощайте, – сказал я, подойдя к поручику Р. и поцеловавшись с ним, и на душе, вместо обычного в таких случаях подъема и радости, стало тягостно, и что-то внутри заныло.

Мы пошли с поручиком П. на вокзал. Наши две пушки и пулеметная площадка стояли у самого вокзала, ярко освещенного электричеством. Поручик Л. исполнял обязанности комброна нашей части. Он сидел, закутавшись в шинель, в командирской кабинке. Было холодно, и он, видимо, продрог. Глаза его, такие выразительные, были утомлены, и в них я прочитал ту же мысль и то же чувство, которое было и во мне: мы шли на верную гибель. Но мы шли, не одушевляемы той верой и тем энтузиазмом, которые были когда-то при взятии Ростова. Мы гибли, как рыцари, исполняющие свой долг. Во имя этого долга, безропотно и бесстрашно, приносил свою жертву и он, и темные глаза его были строги и печальны. И печаль этих глаз спаивала меня с ним еще новыми узами.

16 марта. Севастополь. Крымские казармы. В 5 часов мы двинулись с нашей боевой частью из Новороссийска. Мы должны были выехать к станции Тоннельная и артиллерийским огнем задерживать наступление красных. Дорога шла по правому железнодорожному пути, а по левому пути, навстречу нам, шли нескончаемые обозы и воинские части. Сотни повозок, нагруженных разным имуществом, больными, ранеными, часто женщинами и детьми, шли сплошной массой по рельсам, по проселочным дорогам, по всем путям, какие были только доступны для передвижения. Местами они задерживали свой ход; иногда вдруг, подчиняясь какой-то панике, возникшей, может быть, где-то далеко в хвосте, нервно ускоряли свой бег. И в эти минуты все смешивалось в кучу, сбивало друг друга; лица искажались ужасом; конные всадники летели, едва сдерживая коней; пехотинцы бросали шашки, винтовки и патроны. А вдали виднелись очертания гор, покрытых лесом. Иногда на полянке красовался то тут, то там красивый беленький домик, говорящий о мирной жизни культурных людей. А позади, за легким покровом тумана, виднелось блестящее на солнце море и суда, стоящие на Новороссийском рейде. Мы шли вперед.

Офицеры стояли на крышах наших площадок. Я тоже забрался на крышу нашей кабинки, откуда этот вид расстилался особенно отчетливо. И, смотря на эту толпу, убегающую назад, испытывалось чувство гордости за то, что мы идем, несмотря ни на что, навстречу врагам. К поручику Л. подбежал командир лейб-казачьего полка. Мы остановились.

– Обстреляйте, пожалуйста, их артиллерию – она стоит за той деревней. Для наших солдат это очень важно, и вы достанете их лучше других…

Мы повернули пушки на борт и стали стрелять по указанному направлению. Мы работали по видимой цели. Снаряды наши разрывались удачно; видно было, что мы начинаем их серьезно беспокоить. И конечно, вскоре последовал с их стороны ответ: началась артиллерийская дуэль. Выпустив снарядов двадцать, мы поехали дальше. Иногда живой поток людей захлестывал и второй путь, так что нам приходилось останавливать поезд. С большим трудом расчищали нам путь – медленно и неуклонно двигались мы вперед.

Я встал опять на крышу нашей площадки. Живая лента людских повозок извивалась змеей, которой, казалось, не было ни начала ни конца. И вдруг над нами просвистела первая шрапнель, а вслед за нею тяжелый снаряд врезался сейчас же за последним вагоном нашего поезда в густую толпу людей. Прицел был взят верный.

Мы пошли вперед – и следом за нами, иногда опережая нас, продолжали летать шрапнели и бомбы, и каждый раз люди конвульсивно сжимались, кони неслись вскачь, повозки поворачивались вбок. Мы встретили несколько легких бронепоездов, обогнули цементный завод и вошли на станцию Гайдук. Там узнали мы, что связь с Тоннельной порвана и что дальше идти невозможно. Начальник бронепоездов, полковник И., предписывал нам пропустить в Новороссийск все легкие бронепоезда, стоявшие на станции Гайдук, и уйти через час после ухода стоявшего там тяжелого бронепоезда.

18 марта. Севастополь. Крымские казармы. На станцию полетали неприятельские снаряды; это был почти ураганный огонь. Один за другим ушли легкие поезда «Орел» и «Атаман Самсонов», ушел первый тяжелый отдельный бронепоезд, и мы остались одни под этим убийственным огнем. Мы должны были простоять под этим огнем целый час. Разрывающиеся снаряды засыпали наши площадки осколками и мелким щебнем. Мы продолжали стоять, отстреливаясь от неприятельских батарей только одной из пушек на площадке «Товарища Ленина», так как наша пушка не могла быть повернута под достаточным уклоном: расположение наших батарей было слишком невыгодно.

Поручик Л. вошел в нашу кабинку. Я лежал на койке и старался задремать. Но каждый выстрел «Ленина» сотрясал настолько весь поезд, что сделать это мне не удавалось.

– Почитайте мне из ваших записок о взятии Ростова, – сказал Л.