«На Москву». Из истории белой борьбы

Минул год с того времени, как Русская армия покинула Галлиполи. С переходом в славянские земли, казалось, мертвая петля перестала давить за горло; легче стало дышать. И в Сербии, и в Болгарии русские войска при своем приходе встретили радушный прием. Но испытания не кончились. Напротив, настало самое тяжелое время. В июне 1922 года собралась конференция в Генуе. За одним столом с главами великих держав уселась шайка предателей русского народа.

Ллойд Джордж, премьер Англии, устраивал банкеты для темной воровской компании, которую он же цинично приравнял к людоедам. Король Италии приветствовал злодеев, запятнанных убийством Государя и всей Царской Семьи. Кардинал римско-католической церкви договаривался с осквернителями христианских храмов, хулителями Христа, убийцами священников, епископов, митрополита Вениамина и мучителями патриарха Тихона. То, что покрыло бы несмываемым пятном доброе имя каждого человека, открыто совершалось на арене истории первыми министрами великих демократий, равно как королями, кардиналами и римским первосвященником.

Россию выволокли для продажи на международное торжище. На крови мучеников православия подготовлялось торжество папского престола. А для русских в их изгнании оставалась вся горечь сознания, что Россия первая начала мировую войну, с тем чтобы испить чашу унижения до дна.

Несмотря на всю ловкость рук Ллойд Джорджа, Генуэзская конференция тем не менее оборвалась. Вирт и Ратенау в Раппало успели предупредить Ллойд Джорджа и заключили договор с большевиками. Престиж большевизма, однако, не был поколеблен. Большевики все еще продолжали играть свою роль. Великие державы искали с ними соглашения. Мистификация продолжалась.

Несмотря на ужасы голода, в который большевизм вверг русский народ, на гибель промышленности, на полную хозяйственную разруху, на нищету и бедствия рабочего класса, на вымирание населения, несмотря на НЭП, отказ от коммунизма самих коммунистов, несмотря на наглые хищения коммунистических верхов, несмотря на болезнь Ленина, этого кумира, оказавшегося помешанным, обман большевизма все еще не был разоблачен. Гипноз, в котором находилась Европа, не прошел. Международная шайка воров, убийц и грабителей все еще рисовалась как сила мирового пролетариата, которому принадлежит будущее. Верхние классы находились в состоянии трепета перед нашествием новых гуннов в сознании своего бессилия перед грозной и неминуемой катастрофой.

Большевики были в союзе с Ангорой, а в Раппало они заключили договор с Германией. Во всех странах, в партиях социалистических и в рабочих организациях они имели своих сторонников, а в коммунистических группах – прямых агентов III Интернационала, руководимых директивами из красной Москвы. Везде укреплялся скрытый заговор, который слабые правительства не решались подавить. Русские оказались повсюду гонимыми, и, напротив, торжествовали те, кто их предавал и переходил на сторону победителей.

Даже в Сербии, где русским жилось лучше, чем где бы то ни было, проявлялись течения, прикрывавшиеся демократизмом, враждебные к русской эмиграции и склонные признавать в Совдепии подлинную демократическую Россию. Только благодаря неизменно дружественному отношению к русским правительства Королевства С.Х.С., эти течения не взяли верх и при всей тягости своего положения русские не оказались лишенными последней поддержки. В Болгарии же разыгралась совсем другая картина. Стамболийский, грубый и невежественный демагог, всегда готовый предать тех, кого он считал слабыми, сговорился с большевиками в Генуе, открыл им двери в Болгарию и принял свои меры, чтобы разделаться с теми русскими военными контингентами, которых он по договору обязался содержать в Болгарии. Действуя с вероломством балканского политика, он запутал русские военные власти с блоком враждебных ему политических партий. Отыскались предатели; были сфабрикованы подложные документы; изменнически были арестованы русские генералы и один за другим высланы из Болгарии. Русские капиталы, присланные на содержание русских войск, были захвачены. На русских, доверившихся болгарскому правительству, поднялось настоящее гонение. В Софии водворились большевики. Корешков, укравший суммы из Красного Креста, матрос Чайкин, прославленный своей резней офицеров, жандармский генерал Комиссаров, прогнанный за вымогательство и провокацию еще при старом режиме, профессор Эрвин Гримм, один из руководителей Освага при генерале Деникине, – вся эта компания ревностных слуг коммунизма всемерно помогала правительству Стамболийского в преследовании русских, а рядом с ними пристроились и эсеры Агеев, Лебедев и другие, узревшие в новой Болгарии Стамболийского их собственный эсеровский идеал крестьянского царства.