На мостике тральщика

Помню, в первые месяцы войны кое–кто на корабле, даже некоторые командиры, поговаривали, что я излишне требователен, что в условиях военных действий якобы не обязательно заниматься боевой подготовкой. И нам с Савощенко, партийной и комсомольской организациям пришлось приложить немало усилий, чтобы преодолеть эти настроения, переубедить людей. Теперь на корабле стало непреложным правилом — использовать любую возможность для учебы, неукоснительно соблюдать требования уставов, как бы ни сложна была боевая обстановка.

А как важно было преодолеть нервозность и суетливость, проявлявшиеся у отдельных членов экипажа, особенно в первых боях. Мы с комиссаром понимали, что эти явления происходят от необстрелянности людей, от чувства робости, и старались сами, а также требовали от офицеров и старшин влиять на окружающих своей выдержкой, хладнокровием, разумной смелостью и отвагой. И это дало эффект — на «Щите» вскоре же установилась подлинно деловая обстановка.

Определенный порядок у нас сложился на мостике и на верхней палубе. Я сразу дал понять, что не терплю здесь ненужных разговоров, что мне не нравится, когда команды подаются излишне громко и резко — это отвлекает вахтенных от своего дела, мешает им сосредоточиться, рассеивает внимание. Постепенно все привыкли к моим требованиям, никто не нарушал раз и навсегда установившиеся правила.

У экипажа «Щита» сложилось немало замечательных традиций. Славу лучшего корабля, добытую в предвоенное время в боевой учебе, экипаж закрепил и умножил боевыми делами. Нашим девизом стало: «Каждое боевое задание выполнять образцово!» Утвердился и такой обычай: вернулся в базу — будь готов немедленно выйти в поход. Когда мы возвращались с задания, никто не уходил отдыхать, пока не приводил механизмы в полный порядок.

На «Щите» нормой поведения всех и каждого стала нетерпимость к беспорядку, расхлябанности, неорганизованности. Я знал, что никто из экипажа не пройдет равнодушно мимо криво повешенного спасательного круга, мимо окурка, брошенного на палубу, случайно болтающегося кранца за бортом. Каждый чувствовал себя хозяином на тральщике. А это уже любовь к кораблю, приверженность к флотскому порядку, это высокое сознание и огромная ответственность за общее дело.

В экипаже свято соблюдалась и давняя традиция — отлично знать корабль, свою специальность, быть мастером своего дела. Первыми и в этой области были, конечно, командиры всех степеней.

Одной из наших замечательных традиций являлась сплоченность, боевая спайка личного состава. Экипаж «Щита» был многонациональный. Служили на нем и русские, и украинцы, и татары, и азербайджанцы, и евреи, но все они крепко дружили; их объединяла коммунистическая убежденность, верность великому делу партии и народа, непреклонная решимость отстоять Советскую Родину, внести достойный вклад в разгром злейшего врага человечества — фашизма.

И вот теперь приходилось расставаться с людьми, ставшими мне родными, оставлять все, что далось немалым трудом.

Когда я вернулся на корабль, все смотрели на меня как–то настороженно и вопросительно. Видимо, уже что–то знали. Вскоре на «Щит» прибыл старший лейтенант Вадим Владимирович Гусаков, который до этого служил помощником командира тральщика «Защитник» и был хорошо мне знаком. Собрав офицеров, я объявил им о переводе меня на сторожевой корабль и представил нового командира «Щита». Затем провел Гусакова по боевым постам, познакомил его с кораблем.

Теперь уже все в экипаже знали о том, что я получил перевод по службе, и вечером ко мне стали заходить матросы и старшины, чтобы попрощаться, выразить пожелания. Некоторые оставляли на память свои фотографии, приносили незамысловатые, простенькие, но очень дорогие для меня матросские подарки. До сих пор я храню сувенир, преподнесенный мне сигнальщиком Алексеем Радченко, большим умельцем, — два миниатюрных, изготовленных из листовой пробки спасательных круга с надписью «Щит».

Утром перед строем личного состава был зачитан приказ командира соединения контр–адмирала В. Г. Фадеева. В приказе мне объявлялась благодарность, отмечались боевые походы и добрые дела экипажа. Меня до глубины души взволновала оценка моей командирской деятельности. Не поскупился адмирал на теплые слова. Его похвалу я воспринял как большую награду. Слушая приказ и отдавая честь морской святыне — корабельному флагу, я не выдержал и на виду у всего экипажа прослезился.

Тепло попрощался с замполитом, с другими офицерами, с каждым членом экипажа. Сходя с корабля, шагая по причалу, я все время чувствовал на себе взгляды своих боевых товарищей, стоявших на верхней палубе.

Началась моя служба на новом месте, но связей со «Щитом» я не порывал, пристально следил за его боевыми делами. Когда же стал командиром дивизиона тральщиков, а позже — начальником штаба бригады траления, частенько заходил на корабль, с которым сроднился, на котором получил боевое крещение, приобрел командирские навыки. И всегда безгранично радовался новым успехам «Щита» и с гордостью оглядывался на его славный боевой путь.