На мраморных утесах

Сюда добавилась нарастающая аллергия на слово «сопротивление». Человек может гармонировать с силами времени, а может стоять к ним в контрасте. Это вторично. Он может на любом месте показать, чего он стоит. Этим он доказывает свою свободу — физически, духовно и нравственно, прежде всего в опасности. А как он остаётся верен себе: это его проблема. Она же и пробный камень стихотворения.

10 декабря 1972 г.

Э. Ю.

Несколько слов о романе и авторе Послесловие переводчика

Теми, кто обрабатывал пашню и возделывал слово, всегда считалась образцом древняя фраза: «Лучшее боги дают нам даром».

Не построить дома, не создать плана, в фундаменте которого не была бы заложена гибель, и не в наших трудах покоится то, что непреходяще живёт в нас. Это нам открылось в огне, но в блеске его лежало также и что-то радостное.

Если мы поймём драму цветка, нам откроются знаки и идеограммы, по которым мы без труда сможем читать будущее. Только достанет ли у нас мужества в него заглядывать? Многие, верно, предпочли бы обойтись без этого дара…

Истина часто связана с болью, правда далеко не всегда вкусна.

В одном месте Эрнст Юнгер пишет: «Поданный ими хлеб не был каким-то особенным хлебом, многие сорта которого можно увидеть на рынках. Но я не припоминаю, чтобы когда-нибудь пробовал нечто подобное; это был просто хлеб. Он был не столько нарезан ломтиками, сколько наломан краюхами, рыже-коричневый и липкий, как эта земля после сезона дождей. В нём чувствовались зёрна, возможно, овёс или ячмень, дикие злаки древнейшей силы. Некое представление об этом даёт ржаной хлеб, но не чёрный, в серебристой бумаге разложенный в изысканных магазинах, а коричневый, какой выпекают или, во всяком случае, прежде выпекали в Вестфалии. Здесь был не освящённый хлеб, не хлеб таинств, не повседневный хлеб, вымоленный отцом, а просто превращённая земля, непосредственно хлеб Деметры. Его нельзя было назвать вкусным, но, когда я его кушал, мне казалось, будто всё становится хлебом, будто он излучает свет, освещая даже руки стариков, которые подавали его на стол».[56] Вопрос в том, хотим ли мы этого хлеба? Или какого-то другого? Если этого, мы должны сбросить пелену с глаз и увидеть мир Земли. Юнгер краюху за краюхой отламывает от этого грубого земного хлеба и ест его, поскольку для него не осталось иного хлеба, он должен к нему вернуться, если хочет разобраться, понять и описать модернистский мир. Если мы желаем такого внеисторического хлеба (хлеба Земли), наши оценки событий будут совсем иными. Другим станет наше зрение и наш язык. Для романа «На мраморных утёсах» Эрнст Юнгер выбирает язык «магического реализма», опробованный им в каприччо «Авантюрное сердце» (1938).[57]

Замысел этого романа, который сначала назывался «Королева змей», начал складываться у автора в 1938 г., когда он ещё жил в Юберлингене на Боденском озере. Он продолжил работу над книгой и после переезда в апреле 1939 г. в деревушку Кирххорст, расположенную к северо-востоку от Ганновера, столицы Нижней Саксонии. В этот время он записал в своём дневнике: «Впервые работал в новом доме. «Королева змей» — быть может, мне в голову придёт более удачное заглавие, чтобы нас, чего доброго, не приняли за офитов. Порой мне кажется, что я не до конца проникаюсь воз действием записи, когда мысленно перечитываю её. Сие я заключаю, например, из того, что короткое предложение кажется мне незавершённым, тогда как я всё же уверен, что именно сжатая фраза часто производит неизгладимое впечатление. Предложение в том виде, как его записывает автор, отличается от предложения, каким его воспринимает читатель. Случись мне обратиться к запискам или письмам, о которых я и думать забыл, что они начертаны моим пером, проза представляется мне крепче, сочнее».[58] И спустя две недели добавляет: «Королева змей». Я собираюсь присвоить этому каприччо новый заголовок, а именно «На мраморных утёсах». Единство красоты, величия и опасности, как мне представляется, проявится в нём, пожалуй, ещё лучше».[59]