На нарах с Дядей Сэмом

Юный Ривьера провел свой переходно-отроческий период на подпольных плантациях коки – в нескольких забытых богом лабораториях, на горных тропах, засекреченных аэродромах и тайных морских причалах.

В перерывах между сбором урожая и работой на кокаиновом току Рубен подавался то в отряды партизан марксистов-маоистов, то в бригады Пабло Эскобара – главного наркобарона Колумбии из Медельинского картеля.

Истории Рубена я слушал широко открыв рот.

Наверное, из-за необычности и экзотичности пленэра вспоминались романы Жюль Верна, Майн Рида, Фенимора Купера, Конан Дойля – вся двадцатитомная «Библиотека приключений».

Я не мог забыть ощущение торжественного праздника, когда мой дедушка открывал книжный шкаф и доставал с верхней полки один из разноцветных томов. Даже через много лет, в тюрьме Форт-Фикс, я прекрасно помнил, что «Шерлок Холмс» и «Копи царя Соломона» имели ярко-желтую обложку.

С таким же удовольствием и интересом я узнавал о жизни, полной опасности и необычайных приключениях Рубена в джунглях Колумбии.

К тому же мой рассказчик обладал редким искусством перевоплощения – он удивительно хорошо показывал забитых полуграмотных сборщиков волшебных листьев, солдат-эскобаровцев или буржуазию Боготы.

Рубену недавно исполнилось 44 года, семь из которых он провел в «системе» – заведениях Федерального бюро по тюрьмам. Перед ним маячил еще пятерик, но, как и Лук Дюверне, мой новый приятель из Колумбии источал жизненный оптимизм. Он не переставая улыбался.

В такие моменты его щеки превращались в смешные подушечки, подпирающие прищуренные карие глаза. За это он, не смущаясь, носил кличку «Кочетон», означающую на испанском языке слово «щечки».

Несмотря на фривольность и игривость своего тюремного прозвища, Рубен на все 300 % был гетеросексуален и дважды женат.

К девятнадцати годам молодой, полный сил и денег Кочетон окончательно встал на ноги и поехал искать счастья в далекий американский Детройт, где в замужестве проживала его старшая сестра Анна. Он окончил колледж, получил грин-карту и необходимые лицензии и вложил плоды трудов неправедных в строительное оборудование и землю.

Но дело развивалось слабенько, поэтому прежние успехи на кокаиновом поприще подтолкнули Кочетона взяться за старое – сон разума породил очередное чудовище.

В Америку и далекую Румынию потекли кокаиновые ручейки, направляемые мастером шпионско-контрабандного дела Рубеном Ривьерой.

Грузопоток измерялся килограммами или, как говорили специалисты-наркоторговцы по всему миру – «КИ».

Шесть «ки», двадцать «ки», триста «ки» и так далее по восходящей…

Наконец недалеко от побережья Флориды нанятый им фрегат задержала Береговая охрана США. Несмотря на богатый «экспириенс»[154] американских таможенников, в лодке ничего не смогли найти.

Мой сосед-оптимист уже вовсю готовился испытать многочисленные оргазмы от невероятной удачи и явного «лопухизма» сыщиков, как обстановка резко усложнилась.

Рассказывая эту историю сначала мне, а потом и другому вновь поступающему контингенту, Рубен заводился не на шутку.

Бывший наркокурьер почему-то называл меня русским именем Владимир, причем ударение по-американски падало на последний слог.

Как и многое другое на «Острове неведения», меня это только забавляло и в чем-то даже веселило:

– Владимр, ты только представь! Пошла вторая неделя после моего ареста, а они ни черта найти не могут! Ни команда, ни кто-либо другой крысятничать не стал – все делали вид, что мы просто занимались парусным спортом в этом гребаном Мексиканском заливе…. У копов на меня не было ничего – ни свидетелей, ни телефонных прослушек, ни видео уж тем более – ну, ничего совершенно! Я уже готовился выходить из той дыры, но полицейские ищейки все-таки нашли мой тайник! Гребаная агентша заметила свежий лак около одного из шурупов, крепившего внутреннюю панель на моем «Летучем голландце». Она полезла вглубь и, конечно, нашла весь груз – двадцать КИ «белого». На какой-то ерунде попался, вот что обидно! Так запечатал, что собаки не почувствовали, а эта сука все дело испортила. Карамба![155]

Мне очень нравилось экзотическое восклицание «карамба».

Последний раз до Форта-Фикс я слышал это слово в историях о пиратах и, кажется, бармалее, и всегда был уверен, что этого полусказочного словечка не существует в реальной жизни. Оказалось, что «карамбой» ругаются во всех латиноамериканских странах.

На суд присяжных Кочетон не пошел, и еще до суда заключил стандартное соглашение о признании вины.

За это и за публичное раскаяние судья дал ему всего 15 лет – почти по году за каждые полтора килограмма кокаина. Поэтому к стране с «мощенными золотом тротуарами» Рубен относился весьма и весьма сдержанно.

Как и мой гаитянский друг Лук, Кочетон мечтал о своей родной Колумбии, где «люди живут, а не существуют, и где с утра до ночи не заканчивается народное гуляние». Он постоянно вспоминал свою боевую партизанскую юность и на досуге обдумывал, как получше переквалифицироваться в колумбийские управдомы, поскольку американского графа Монте-Кристо из него не вышло.