На нарах с Дядей Сэмом

– Давай, переодевайся, – конвоир бросил на пол какие-то вещи, уставившись на меня в упор. Это были безразмерные брюки защитного цвета на резинке. «Талия уника», – говорили про такие на распродажах в Италии – «универсальный размер».

Три белые застиранные футболки, две пары заношенных трусов «боксерс»[6], четыре пары старых безразмерных носков и оранжевые китайские чешки 14 размера[7] составили мою новую экипировку.

Охранник не уходил и равнодушно смотрел в мою сторону. К тому времени на мне почти ничего не оставалось, кроме двух пар «Келвин Клайнов», надетых друг на друга.

– Трусы снимай тоже, – продолжал он.

В этот момент я понял, что моя затея с контрабандными трусами в федеральной тюрьме провалилась. Таможня «добро» не дала. Более того, она потребовала от меня покрутиться, показать пятки и поприседать перед ней голым.

Минуту спустя я нехотя и брезгливо влез в тюремное исподнее, оно тоже было в пятнах и застиранных катышках.

– Ты хочешь, чтобы мы отправили твои гражданские вещи тебе домой? – продолжал приемщик. – Тебе ничего не придется платить, посылку оплачивает государство.

Я заранее знал, что от этой любезной услуги я откажусь:

– Спасибо. Не нужно. Можете все выбрасывать.

Новые трусы и многострадальные замшевые туфли полетели в мусорный ящик. В голове зазвучал старушечий и скрипучий голос любимой мной певицы Дины Верни, жившей когда-то в Париже:

И вот его побрили,

Костюмчик принесли.

Теперь на нем тюрееемные одеееежды.

В студенческие годы ее репертуар был крайне популярен на факультете романо-германской филологии Воронежского универа, где я и учился.

Однако расчувствоваться мне не удалось, так как в следующий после карнавала момент менты поставили меня к стенке. В самом прямом смысле этого слова.

Позади висел старый заляпанный пластиковый экран с нанесенными на него делениями в фунтах и дюймах. Тетка установила фотоаппарат и нажала на кнопку. Потом она села за стол и начала вводить какие-то данные в компьютер. Минут через пять мне выдали пластиковую красную кредитку – мое новое тюремное Ай-Ди[8].

Слева красовалась усталая физиономия з/к № 24972-050 с опухшими от трехлетнего стресса глазами. Верх головы совпадал с делением 6’2”[9]. Под фото был нанесен индивидуальный штрих-код, как на магазинных ценниках и этикетках.

Сверху на красном фоне оставил автограф мой новый хозяин – «Департамент юстиции США. Федеральное бюро по тюрьмам». Самым крупным шрифтом был набран мой тюремный номер. Посредине в белом прямоугольнике стояли исходные данные: ФИО, дата рождения, цвет глаз и особые приметы. Цвет глаз тетка-приемщица недоглядела, и я из голубоглазого превратился в зеленоглазого. В самом низу, наверное, чтобы не перепутать мой новый «статус кво», таким же шрифтом, как и номер, красовалось слово «заключенный» – «inmate».

Мои приемщики начали торопиться, и я был препровожден в новый загон. В белой комнате без окон и с кафельным полом уже сидели двое в штатском вполне цивильного вида. Худощавый очкарик с семитским носом, как у орла с герба американской почтовой службы, и молоденькая блондинка, явно похожая на девчонку-практикантку.

– Заключенный Трахтенберг, я-веду ваше дело, – достаточно злорадно начал он. – Меня зовут мистер Кэрпман, и я буду курировать вас, пока вы находитесь в Форте-Фикс. Не волнуйтесь, вам здесь будет совсем неплохо и должно понравиться.

Yes, right[10]…

На столе лежала какая-то книжка, распечатанная на ксероксе.

– Возьмите это и внимательно изучите. Здесь правила поведения в тюрьме и ответы на все возможные вопросы. Очень рекомендую полностью придерживаться наших правил игры, – ведущий, или по-английски «кейс воркер», хитро улыбнулся и протянул мне брошюрку.

– Да, кстати, у меня к вам есть несколько вопросов, – продолжал управляющий моей тюремной жизнью. Он вытащил из ящика еще одну анкету.

– Сотрудничали ли вы с правоохранительными органами и ФБР в ходе следствия? Есть ли у вас причины бояться кого-либо из заключенных? Давали ли вы показания против кого-либо? Нет ли у вас желания покончить жизнь самоубийством? Не хотите ли вы кого-нибудь убить в настоящее время?

Поскольку на все вопросы я ответил: «Нет, нет, и еще раз нет», мистер Кэрпман удовлетворенно хмыкнул и протянул мне листок:

– Распишитесь внизу, заключенный Трахтенберг. Вы поступаете в корпус 3638 на Южной стороне тюрьмы. С вами мы увидимся через месяц-полтора. Пока что вашим канцлером[11] будет мистер Смит, но это временно. Сейчас вы пройдете в госпиталь, а потом – в карантин для новых заключенных. Ну что ж, удачи вам и с наступающим Днем независимости.

Наверное, Кэрпман не понял, что последняя фраза прозвучала двусмысленно, ведь я окончательно потерял свою собственную независимость в канун американского праздника свободы.

Размышляя о превратностях судьбы, я попал в какое-то другое помещение.

Новый веснушчатый охранник пересчитал мои триста долларов, выдал расписку и бросил конверт в щель в стене.