На нашей улице

В первый же день мама вырядила меня в обновки, не забыв о белых колготках, и отправила не куда-нибудь, а в хлебный магазин. Путь туда пролегал через вересковую пустошь, то есть через разбитый сквер с безголовым горнистом и неработающим фонтаном «Дружба», мимо скамеек со старушками, в центр посёлка. В общем, в гущу событий. В один конец я добралась благополучно. Мой вид произвёл скромный фурор среди двух продавщиц и нескольких покупательниц, одна из которых даже ухватила меня за рукав со словами: «Шевиот». Две незнакомые девочки проводили меня длинными ненавидящими взглядами. Одноклассница Наташка поздоровалась по пути в гастроном и сделала вид, что не заметила моих обновок.

Моё самоуважение было подкреплено тем, что пролетевший мимо голубь промазал, а выпущенный им снаряд просвистел рядом и шлёпнулся на асфальт. Казалось, мир менялся в лучшую сторону.

Мне предстоял путь домой, и ничто не предвещало проблем. Батон за двадцать две копейки качался в сетке. Берет я лихо сдвинула на ухо. Ботинки на манке вышагивали по асфальту, издавая клацающие звуки. Я насвистывала песню, убедившись, что меня никто не слышит. Уже впереди маячила ива, которую мне следовало обходить справа. И я повернула к луже, широко раскинувшейся возле подъезда. В ней отражались свирепые траектории голубей-бомбардировщиков и высокие перистые октябрьские облака. Я прошла узкой кромкой по краю лужи и остановилась почти у подъезда. В луже мелькнули мои белые колготки под клетчатым пальто… и чей-то тёмный силуэт.

– Ирка-дырка! – крикнул басом Димка.

Я вздрогнула и медленно подняла голову. Димка стоял далеко. На условной демаркационной линии. Взгромоздившись грязными ботинками на лавочку. До меня была лужа и часть газона. Я отступила на два шага, и спрятала сетку с батоном за спину, но это не спасло. Димка взмахнул руками, как ящерица, собирающаяся улететь в тёплые края, и сиганул в центр лужи. Я зажмурилась навстречу грязной волне. Через несколько секунд бахнула оконная рама в доме напротив.

Я открыла глаза и задрала голову. Димка молчал, удивлённый тем, что я не проронила ни звука. Он был такой же грязный и мокрый, как и я. С моего подбородка капало на воротник нового пальто.

– Дима, что ты творишь! – закричала бабушка, высовываясь из распахнутого окна по пояс, – я тебя выпорю сейчас! Я тебе надаю, собачья жопа! Ира, ты только не плачь! Я щас к мамке твоей прибегу!

Я молча повернулась к ним спиной и медленно вошла в подъезд. Плакать я и не собиралась.

Вечером мама рассказывала отцу о том, что Димка тут совершенно не причём, каждый может споткнуться и упасть в лужу. А меня на пять минут нельзя выпустить погулять! Она говорила, что свинья грязь всегда найдет, что у всех девочки, как девочки. Например, Люда Кушкина. А я – сущее наказание. Изгваздалась, но даже не плакала. Ну что за ребёнок!

Папа мне только шепнул: «Любовь зла, Ирка, ты это учти».

Ну, вот мне сорок шесть. Я учла кое-что. Например, я твёрдо знаю, что не способна перевоспитать никакого хулигана. Или что никакое пальто не стоит моих слёз. И, конечно, я согласна с тем, что свинья грязь всегда найдёт. Кстати, советская паста «Мечта» отмывала и отстирывала всё. Не знаете, где купить такую?

 Димка работает врачом «скорой помощи». Приличный гражданин, женился на моей подруге Людке, которой было под силу его перевоспитать. А, может, они вместе втихаря едят дождевых червей? Тогда приятного аппетита!

ЖАБА

– А в нашем подвале под домом живёт огромная жаба, – шмыгнув носом, сообщил Василий.

– Два раза парню не повезло, – хмыкнул в ответ Тимур, – зовут как кота и в подвале жаба живёт.

– Да он дефективный, – подхватил Падлик, которого на самом деле звали Павликом, – в школе для дебилов учится.

Падлик ржал нарочито противно, икая и подвизгивая на вздохе. Так он выражал самое крайнее презрение. Остальные пацаны были менее изобретательны, они просто гоготали.

– Оставляй хавчик и вали, – процедил Тимур, самый старший из компании.

Василий положил пакет с сушками и карамельками возле костра и попятился в тень. Он не хотел, чтобы пацаны видели, как заблестели от обиды его глаза.

– Я не дефективный, просто неуспевающий, – бурчал мальчишка по дороге домой. Его ждала бабка, жарила яичницу и сурово смотрела в тёмное окно. Она запрещала Василию «валандаться с хулиганами», пререкаться с дворником и лазить в подвал.

А мальчику давно хотелось дружить с пацанами из «четвёрки» – общежития КБХА, самыми отпетыми хулиганами. Дружба с ними означала, что его не будут лупить, и никто в округе не посмеет насмехаться над дефективным. Не отберут велик, не забросят портфель на крышу сарая, не натравят дворняг, для которых была оборудована берлога в разрушенной беседке.

 Дань, которой его обложили пацаны из «четвёрки», добывать было всё сложнее. Отец с матерью не приезжали с лета, находились на вахте. Бабка то ли экономила, то ли пропивала пенсию, покупая у дворника Абзыя Марата самогон.