На небесном дне

Что касается остальных героев поэмы, со всеми, кроме, увы, ещё одного – Александра Аронова, всё слава богу. Среди них есть и знаменитые люди: «Евгений, парадоксов друг» – поэт Евгений Рейн, «художник Боба» – испытавший на себе гнев Хрущёва, а потом (когда Никита Сергеевич был на пенсии) подружившийся с ним художник Борис Жутовский, «янтарной Балтики гроссмейстер» – вице-чемпион мира чуть ли не по всем существующим видам шашек Владимир Вигман.

Александр Аронов – прекрасный недооценённый поэт, феерический собеседник и великодушный человек, с виду похожий на белого негра. Песню на его стихи «Если у вас нет собаки…» каждый Новый год слышит вся страна, пересматривающая «Иронию судьбы», а его строчка «Остановиться, оглянуться» стала не только названием культового когда-то романа о журналистах Леонида Жуховицкого, но и бесчисленных статей… Так вот, он после одного уже перенесённого инсульта умер у телевизора, который смотрел, чтобы написать свою очередную колонку для «МК».

Остальные, к счастью, живы. И всех их автор считает братьями. Так что слово «брат», встречающееся в его поэмах, собирательное. Но иногда и очень конкретное.

Так же собирательно, а иногда очень конкретно надо воспринимать и героиню по имени Она (или Ты).

Всё действие поэмы «В том же составе» относится к семидесятым-восьмидесятым годам ХХ века. А окончательное крушение кухонной Москвы произошло позже – в девяностых, вместе с СССР… Собственно, в последний год восьмидесятых – в 1990-м, в сентябре, автор накаркал крах «Союза нерушимого», когда написал свой «Дилижанс» (см. следующую главу).

Впервые московская повесть «В том же составе» была опубликована в журнале «Знамя».

IV. Дилижанс

Хроника – 1990

Анне

– Вишь ты, – сказал один другому, – вон какое колесо!

Гоголь

Аэропорт – эротика и спорт:

важнее ожидание полёта,

чем сам полёт. И веско дремлет кто-то,

своей натренированностью горд.

А кто-то взмокший мечется от

справочной ночной, где женщина не рада

ему, – налево – вновь к

администратору – тара-ра-ра – петь серенады.

И всё же не об этом разговор —

нет, не о вознесенье предстоящем! —

но о мгновенье хрупком, преходящем,

а в нём вся жизнь – и радость, и позор,

волненье, искушенье, скука, злость…

Речь о прилёте в край полдневный, сочный —

среди тревожной, влажной южной ночи,

наглеющих почти эстрадных звёзд,

бесстыже-голых лавок и реклам

(таких московских – как не улетали!),

средь огоньков, аукающих дали

и разводящих сумрак по углам.

1

Его богатство – конь ретивый…

А. П.

Нам не везло – нас не везли.

Бензин был дорог этим летом

(уже Ирак играл Кувейтом

и мрак зиял из-под земли),

но были дёшевы рубли —

всё легче делались, трофейней.

Как хорошо, что мы нашли

микроавтобус у кофейни.

Тридцатник – и прибудем на…

ну, словом, к месту назначенья —

туда, где море и сосна,

и солнце – без ограниченья.

Залезли, сели, стали ждать…

Но что-то

наш предводитель встал опять

со скучным видом у капота…

Ну ничего – сейчас, сейчас —

ещё попутчика обрящем

и – в путь!.. А вот и он как раз:

грузин как будто бы. Курящий…

Сейчас докурит – и вперёд…

Ещё спелее звёзды стали:

так ветку неба пригибали

к земле, что чудилось: вот-вот

их кто-то всё-таки сорвёт…

Хоть все, кто мог, в далёкой дали.

Грузин курил, шофёр стоял.

Меж тем ещё приспела пара:

он – седовласый, сухопарый,

она – Совкома идеал —

блондинка, выпуклая вся,

со стойким взглядом, мягким носом…

– Ну что, поехали? – с вопросом

в пространство обратился я.

Ответа не было… Из тьмы

возникла только Марьиванна —

она! Пусть Ольга иль Татьяна

звалась, – не обознались мы:

– Тут мою девочку не ви-

де-ли-ли-Ли-ду?

– Нет! – сказали

грузин и мы с тобой. Дрожали

в её руках цветы любви…

Ушла. Щелчок. На Ереван

посадку объявили… «Боже! —

я вздрогнул, – как это похоже

звучит сегодня: на Ливан… —

на Ереван… – одно и то же!

Не дай-то бог: Сургут – Бейрут…»

Грузин усы разгладил тут:

– Откуда к нам? – кивнул соседям

(Так всё-таки когда поедем?..),

услышал «Клайпеда», спросил

о положенье дел и сил

в Литве. (А может, ждём кого-то?..)

– Нет ископаемых, – зевоту

сдержал мужчина. (…Но – кого?)

– Ландсбергис как?

– Да ну его…

– У нас получше: чай, марганец…

(Ну что он ждёт ещё, поганец!..)

– Марганец – это хорошо, —

вступила женщина весомо.

И муж затих – как будто дома…

(И что он хочет-то? Ещё?

И так слупил!..)

– …и нефть, и мех…

Когда от всех освободится, —

исторгла крашеная жрица, —

России будет лучше всех.

Нет, не литовцы, понял я

(мы целый час уже стояли),

хотя и русские едва ли —

те б возроптали?..

– Ты свинья! —

сказала ты. – Давно машину

поймал бы, если-б-был-мужчина. —

И посмотрела на меня.

О, этот русский женский взгляд! —

строптивость и сентиментальность,

не воплощённые в реальность,

в нём адским пламенем горят…

И я вскочил…

– МОЮЛИДОЧ…

не видели? – из тьмы кромешной

лик Марьиванны безутешный

всплыл и опять метнулся прочь…

Такси, как в стойлах рысаки,

скучали и хотели ехать —

как жалко, что для их успеха

нужны другие седоки…

– Ворьеё – ворчали мужики, —

кооператорэкетиры!..

Но знал водила: из Москвы

другие будут «командиры» —

богатыри! – не вы…

2