На небесном дне

Зато Евтушенко, войдя в положение молодого автора, на которого в родном городе начальники и боязливые подданные смотрели косо и пристально, помог ему перебраться в Москву. Просто так обменять двухкомнатную квартиру в Ижевске на комнату в столице было невозможно – требовалось приглашение на работу в Москве. Которое, в свою очередь, не давалось без московской прописки. И Евтушенко организовал письмо в Моссовет от Союза писателей СССР. В общем – спасибо…

А в конце мая 1985-го автор, уже москвич, в составе писательской делегации, куда входили Булат Окуджава и Лидия Либединская, поехал на Пушкинские дни в декабристских местах, в Иркутскую область. В иркутской газете «Советская молодежь» работал замечательный поэт и друг автора, органично и бесконечно добрый Анатолий Кобенков. И он – под приезд московской делегации – сумел опубликовать «Кубик» в своей газете! С предисловием Евтушенко, хотя и с купюрами (цензуру особенно смущал кусок, начинающийся строчкой «Всё время приходили уличкомы…»). Таким образом поэма была – словцо тех лет – «залитована». И потом смогла (тоже с купюрами – а крамолу сейчас и разглядеть трудно) оказаться в книжке автора «Местное время», вышедшей в «Совписе» в 1986 году.

Только в 2008-м в книге «Инстинкт сохранения. Собрание стихов» автор опубликовал своё произведение в том виде, какой ему представляется правильным. Но тоже – с купюрами. На этот раз не цензорскими, а собственными – был убран излишний пафос. Евтушенко, увидев этот, теперь уже окончательный вариант, поразился: «Как? Ты сумел сам себя сократить?!» И на творческом вечере автора рассказал такую историю.

Они пировали вместе с Галактионом Табидзе. Галактион был уже основательно нетрезв. В какой-то момент застолья, зайдя в туалет после него, Евгений Александрович обнаружил, что тот не смыл за собой. Он пристыдил Табидзе. На что Галактион ответил: «Но это же своё – жалко!»

Эта байка от Евтушенко была услышана автором в нулевые годы ХХI века. А раньше, вскоре после окончательного переезда в Москву, то есть во второй половине восьмидесятых, автор пошёл на работу в «Огонёк» к Коротичу. Заведовал там отделом литературы и наряду с перестроечными публикациями ещё недавно запрещённых цензурой произведений (какая мелочь по сравнению с их судьбой история «Кубика…»!), евтушенковской антологии русской поэзии ХХ века и вышедшего из кочегарок андеграунда занимался антисталинской пропагандой – печатая соответствующие документы и мемуары.

Это было время, когда больному обществу пытались поставить правильный диагноз, но лечить его уже брались разного рода кашпировские и джуны (см. «Чудотворцы»)…

P. S. А брата, упоминающегося в поэме, у автора никогда не было. Имеется в виду кто-то из друзей (см. «В том же составе»).

II. Чудотворцы

Складень восьмидесятых

…Где сонмы душ блуждают, как во мраке.

Ибн Сина

Хор

Толпа просила: «Чуда! Чуда!» —

и, руки к небу вознеся,

толпа прислушивалась чутко —

к чему? Молчали небеса.

А чудеса происходили.

Когда влюблённым и глухим

в ночи созвездия светили

намного ярче, чем другим.

Когда природные явленья

своим вершились чередом:

осенних листьев пожелтенье,

и первый снег, и первый гром…

А чудо всё не сотворялось,

не выпадало, как роса.

И руки в небе растворялись,

и не менялись небеса.

Часть первая

Он жил в раю – как подобает богу.

У домика инжир и карагач.

Цикады стрекотали где-то сбоку,

как линии электропередач.

Над домиком распахивалось небо.

Дремали ангелы в стогу небес,

прикидываясь облаком… Нелепо

предполагать, что совершать чудес

он не умел. Как не уметь! Но сложно

творить без передышки чудеса,

и сам попробуй, и условья – можно,

да трудно хуже, а за гуж взялся…

И зря он, что ли, – это точно знали —

сидел над микроскопом тридцать лет

без роздыха… Цикады стрекотали.

Прикидываясь, ангелы порхали.

Рос лавр – и всё, чего в помине нет!

…Он запирал на две задвижки двери,

во двор не выходил, а если вдруг —

когда уж очень надо, – сколько веры

навстречу устремлялось! сколько рук

к нему тянулось! Как он мог спокойно

все эти взгляды и слова встречать? —

всегда о том, о том,

                          о том, что больно,

о том, что больно рано, и опять

идти, переступая через это,

поскольку надо по другим делам:

проверить лотерейные билеты

или отправить пару телеграмм.

А чтобы вслед не повалили валом,

уже открыв калитку, заявлять:

– Не ждите, люди (голосом усталым)…

не будет, – и: – до завтра… – добавлять.

Чтобы гадали: может, попрощался,

а может, с чудом к завтру обещался…

И каждый репетировал, что скажет,

когда сумеет вновь узреть его.

Умолит – как? Умилостивит – как же!

Ну ничего, упросит, ничего.

…Какой высокий купол, небо это!

Какие краски на него пошли!

Сияют звёзды, светятся планеты!

Чтоб доказать вращение Земли,

под куполом был маятник подвешен…

Сейчас заденет этот вот предмет…

А только что не задевал!.. Успешен

наш опыт! Равен круглый наш ответ!

На свете никого разумней нет!

Отцам и детям – пламенный привет.

Часть вторая

Хоть ни в одной из множества полемик

их не признал известный академик —

Китайгородской школы астроном, —