На неведомых дорожках (СИ)

— Так он один в руке грамотку держит. Значит, за господина говорить будет. Тут своими словами нельзя. Остальные сами по себе, да и небогаты, нет, небогаты. Не завидные на этот раз женихи…

Тем временем женихи напряглись, пристально рассматривая потупивших глазки девиц.

Опять заревели трубы, и в палату вступил царь.

Впечатляющий мужчина! Именно так представляла себе сказочного царя-батюшку. Лет сорока, сорока пяти, представительный, весьма интеллигентного вида, если бы не косая сажень в плечах. Даже под расшитым длинным тяжёлым одеянием видно, что не намечается ни малейшего брюшка, никакого ожирения. Да-а, хорош, ничего не скажу…

Присмотрелась внимательно к происходившему в палатах. Так и есть. Внимание Несмеяны привлек один из женихов. Заметив взгляд царевны, он приосанился, и положил руку на пояс. Как уж это вышло, только пояс со всем, что на нём висело — кошель какой-то, нож, шпага, с грохотом обвалился с жениха. Тот обалдело ухватил свою собственность, а царь грозным оком повел на дочь, мгновенно потупившую глазки.

Началось представление женихов. Еремеевна комментировала происходящее. Мне все эти названия царств ничего не говорили. Оказалось, что все трое — младшие дети мелких царьков. Царь Василий слушал со всё более кислым видом. Наконец вперед выступил «блистательный» человек.

— Государь, послан я к тебе царём великим, магом могучим, Кощеем Бессмертным, чтобы высватать у тебя младшую твою дочь…

— Что-о, — перебивая посланца, взревел царь, соскакивая с трона. — Кощеев посланец! Этот чернокнижник мою дочь решил получи… Упс…

На царя накинулись трое бояр, стоявших поблизости. Уж как они его заткнули, не поняла, а только заткнули, и, ухватив за плечи, заставили опуститься на сиденье покачнувшегося трона. Через пару минут царь достаточно пришёл в себя и отстранил бояр. Те быстренько заняли свои места.

Царь Василий устремил хмурый взгляд на не менее хмурого посланца.

— Ну, вот что, мил человек. Ты посланец, послан великим магом, и позорить мне тебя не с руки. А только передай своему господину, что не быть тому, чтобы я свою дочь без её воли отдал. А о младшей и говорить нечего. Василиса младшая просватана. Ежели согласится моя средняя дочь…

Договорить бедняга не успел. Несмеяна вскочила с места, бросилась к трону, и, бухнувшись на колени на ступеньках, вцепилась отцу в рукав, заревев одновременно не хуже пожарной сирены:

— И почто, батюшка отдаёте меня на смерть неминучую, на долю злую, чем не мила вам жизнь моя молодая?! Лучше в монастырь пойду…

Докричать ей не дали. Те же бояре оторвали привычно царевну от батюшки, и оттащили к двери, где её приняли женские руки и уволокли подальше.

Женихи, наблюдая эту сцену, заметно спали с лица. Стало ясно, что ни один из них, ни за какие коврижки, на среднюю доченьку не согласится.

Посланец, тем не менее, не отступал.

— Государь, мой господин хочет только дочь твою младшую…

И опять ему не дали закончить.

— Я сказал уже, не бывать тому. Младшая моя дочь просватана, и так тому и быть!

Для пущей убедительности царь изо всех сил грохнул зажатой в кулаке резной палкой, кажется, она называется скипетр.

Посол ещё сильнее нахмурился, но сдержался, и только протянул ближайшему боярину свиток, зажатый в руке. Поклонился государю, и молча удалился из палаты.

Наступила тишина, только издалека доносились трубные вопли Несмеяны, да через открытое окошко прозвучал топот копыт удалявшихся коней.

Все перевели дух.

У меня накопилось слишком много вопросов, да и руки от волнения стали дрожать, картинка покрылась рябью. Поставила тарелочку на стол, и повернулась к хозяйке. Та принялась заворачивать тарелочку и яблочко в тряпицу.

— Поздно уже. Идём, покажу, где ночевать будешь. Завтра поговорим. Я в царский терем утром схожу, с Василисой поговорю, сама видишь, дело какое. От Кощея запросто не отделаешься. Зря государь эдак-то с посланцем его, не к добру это…

Я открыла рот, но, осмотревшись, поняла — действительно стемнело. Интересно, и когда хозяйка успела зажечь лампу?

* * *

Ночь оказалась сущим кошмаром. Я долго ворочалась на кровати, стараясь поудобнее расположить свои несчастные бока, которые ну никак не хотели смириться с предложенной поверхностью.

Кровать оказалась устроена просто — между двумя спинками уложены доски, на которых располагался соломенный тюфяк, покрытый душной периной. Тюфяк подозрительно быстро слежался в блин, перина же, напротив — из-под меня пух разбежался, перина расползлась по бокам, готовая погрести меня в своих недрах. Короче — снизу жестко, по бокам пышно и душно.

Ворочалась я, стараясь не скрипеть досками, чтобы не тревожить Еремеевну. Наконец отключилась. Сквозь сон чувствовала, как тело норовит поудобнее пристроиться, но мозг отказывался на это реагировать. Зато он отлично среагировал, разбудив меня посреди ночи, когда кто-то осторожно прикоснулся к щеке. Инстинктивно проведя по ней рукой, проснулась от собственного безумного визга.

Бабка скатилась с тёплой лежанки и в пару ударов зажгла свечной огарок, который я заметила на столе ещё вечером.