На неведомых тропинках. Шаг в темноту

Есть что-то притягательное, древнее, как сама земля, в мужчине, сражающемся за тебя. В знании, что в любой момент можно спрятаться, пусть это и звучит по-женски, я на смену пола не претендую, за широкую спину того, кто не отступит. Я понимала: не будь я опорой, не стань необходимой стежке, он бы и пальцем о палец не ударил, прошел бы мимо, как проходил десятки раз до этого, когда меня тыкали лицом в грязь и наступали тяжелыми сапогами на спину. Глупо требовать от кошки собачьего лая. Здесь и сейчас он был на моей стороне.

Осознавать приятно, смотреть не очень. Встать ключник не успел, парень склонился над ним, рука хранителя замерла над грудью больше не скрываемой черепами, качнулась и вдруг вошла в тело. Фаланги пальцев скрылись под бледной кожей. Зибин закричал. Парень ничего не говорил, ничего не требовал. Ладонь погрузилась во впалую грудь наполовину. Хозяин треугольного дома забился в судорогах, дернулась голова, пятки застучали по полу, крик перешел в хрип, на губах лопнул кровавый пузырь, обдав веснушчатое лицо точками-брызгами. Парень даже не вздрогнул.

— Ефим, — я положила руки ему на плечи, — я должна с ним поговорить.

Хранитель чуть повернул голову. Я видела, как он зол, как побледнела и натянулась кожа на скулах, как прищурились глаза.

— Прошу тебя, он был куратором Гранина, он может что-то знать. Пожалуйста, я не хочу, чтобы мой дом сожгли.

Хранитель отвернулся. Я знала, он смотрит на ключника, они вели немой диалог глазами. Одни — полные боли, другие — ярости. Парень убрал руку, на пол полетели густые темно-красные капли.

— Расскажешь леди все, что она хочет знать, — Ефим встал, — попросишь прощения, и от того, получишь ли его, будет зависеть наше дальнейшее общение.

— На дуэль вызовешь? — Зибин перевернулся и сплюнул.

Нечеловеческая сила, нечеловеческая выносливость. Я бы после такого была способна лишь скулить от боли, да и то не факт.

— На дуэль вызывают равного или хотя бы достойного, — парень выдвинул ближайший стул, жестом приглашая меня присаживаться. — Таких, как ты, убивают.

— Как я? — Ключник приподнялся и оперся спиной о стену, дыхание клокотало в тощей груди, но кровь из раны уже не текла — А что со мной не так?

Хранитель не удостоил его ответом.

Стены в треугольном доме были отделаны пористым темным материалом, в который было забито, наверное, миллион гвоздей с висящим на них миллионом ключей. Весь его дом — это гигантская пробковая доска. Ключики, большие и маленькие, вполне современные и вычурные в своей старине, темные и светлые, блестящие и тусклые, медные, стальные, серебристые, золотистые, костяные и даже деревянные. Любые ключи, все, что можно представить и придумать. В противовес этому разнообразию мебели в комнате почти не было: стол, три стула, странная низкая скамейка и тумбочка с телевизором.

— Нравится коллекция? — поинтересовался Зибин, заметив, что я рассматриваю стены и их странные украшения. — Память о всех замках, которые я когда-либо открывал, — в голосе ключника сквозила гордость.

Я не стала отвечать. Я стала спрашивать.

— Ты был куратором Гранина?

— Какая теперь разница? Гранин сдох.

— Отвечать, — скомандовал парень.

— Да. Он был новеньким. Чужак. Таким всегда назначают следящего.

— Каким он был?

— Обычным. — Мужчина подтянул свои длинные ноги. — Хочешь психологический портрет, обратись к психологу. Я к нему в башку не лез.

— Кто похитил его жену и сына?

Зибин откинул голову и засмеялся.

— Не имею ни малейшего представления. Я бы на его месте сказал спасибо, а не сопли распускал.

Я посмотрела на Ефима, и тот кивнул:

— Он не врет.

— С Сергеем в «Итварь» отправились ты и Тём?

— Ага, старик приказал.

— И?

— Что и? Мы их нашли.

— Мертвыми?

— Мертвыми. Слушай, ты и так все знаешь, к чему столько вопросов?

— Заткнись и отвечай, — скомандовал хранитель.

— Ты уж определись, кадет, отвечать или заткнуться.

— От чего они умерли? — продолжала спрашивать я.

— Замерзли. Щенок — астматик, вообще дышать нормально не мог, поди, первым копыта откинул, баба следом.

— Где их похоронили?

— Там же, где и нашли. Человечишка, — в голосе Зибина слышалось презрение, — растекся киселем, завыл, ничего не слышал, ничего не видел. Нам это надоело, скинули мертвяков в ближайшую яму, камнями и ветками закидали, чтобы грибники не наткнулись и шум не подняли.

— Дальше куда пошли?

— Никуда. Домой этого идиота потащили. Знали бы наперед, как все обернется, там бы и прирезали, — мужчина сплюнул, на этот раз крови почти не было, плевок окрасился бледно-розовым.

— Что значит «никуда»? — Я нахмурилась. — Вы не стали выслеживать того, кто завел их в чащу и бросил?

— Некого было выслеживать, — он пожал плечами и дернулся от боли, — они пришли туда вдвоем, вдвоем и умерли, без посторонней помощи, — увидев сомнения на моем лице, ключник добавил, — не веришь мне, спроси у ветра.

— Что дальше?

— Ничего. В засаду никто не попал. Все. Конец истории.

— Но ты продолжал за ним присматривать?

— Это моя работа. Была. Он сидел дома, ни с кем не разговаривал, выходил за продуктами.