На неведомых тропинках. Шаг в темноту

— И? — ветки кололись, от холодного воздуха стыли пальцы, но я все продолжала копаться в буреломе. Теперь я не могла остановиться, не имела права.

— Дык, знамо дело его. Ему мать их на резинку пришивала, мы со Славкой слюнтяем и маменькиным сынком его дразнили. Матвей злился и срезал, мол, не малыш он вовсе, не потеряет, но, конечно же, терял. Так что, стало быть, пацан сгинул, одну варежку и нашли. Мы, дураки малолетние, и сочинили страшилку про проклятый ручей, который даже поисковые собаки переходить отказались и про призрак мальчика. — Олег Павлович развел руками и поправил ружье.

Больше я не оборачивалась, лесник молчал, переступая с тихим шелестом с одной ноги на другую. Другой бы давно махнул рукой на меня и вернулся назад, но этот все топтался и топтался. Уж не знаю, что тому причиной: неспокойная совесть, так некстати растревоженная воспоминаниями о пропавшем Матвее, о детских обидах и дразнилках, или долг лесника, взрослого и ответственного человека.

Я наткнулась на то, что с таким рвением искала, когда осуждающее сопение старика за спиной стало достаточно громким, и притворяться глухой на оба уха уже не получилось бы.

Откинув очередную ветку, я увидела характерные очертания, и маячившая в голове догадка переросла в уверенность. Покосившаяся склизкая от осенней влаги и поросшая мхом конструкция, Сергей сделал ее из крепких палок толщиной в руку, так что сгнить они попросту не успели. Я дернула и не очень длинный корявый шест, казалось бы, прочно зажатый меж валунов, он нехотя выскочил из узкой щели. Крест давно утратил форму, и поперечная перекладина покосилась, обещая в скором времени сложиться вдоль основания окончательно. Но это было не важным, главное, палки по-прежнему были крепко прикручены друг к другу.

Старик крякнул и перекрестился.

— Что это? — успел спросить он, прежде чем его удивленные светлые глаза замерли, брызнула кровь.

Охотник возник за спиной лесника как призрак, и тот успел охнуть, когда кончик острого ножа на сантиметр вышел из груди старика.

— Тём, нет! — закричала я, но было поздно.

Как сказала Пашка, я медлительный и неловкий человек, мне никогда не опередить нечисть. Я еще кричала, а Вощажников был уже мертв. Он повалился лицом на мокрую землю, бесполезное ружье съехало с плеча и ткнулось в осыпавшуюся хвою.

— Зачем? — хрипло спросила я.

Вместо ответа ветер толкнул ногой тело, и старик скатился в овраг к моим ногам, металлическое дуло громко звякнуло о камни. Спустя полвека Олег Вощажников, дразнивший и съевший как-то чужой пряник, умер там же, где Матвей Гранин.

Охотник посмотрел на крест, все еще зажатый в моей руке, и сказал:

— Я не вампир из фильма.

Только тут я заметила, что выставила крест вперед, защищаясь, прячась за церковный символ.

Еще одно заблуждение было развеяно на первом году моей жизни в Юково. Нечисть не боится распятий, не любит, конечно, но и не убегает в ужасе. Будь это иначе, наши бы и носа в город не совали, в историческом центре Ярославля чуть ли не каждая улица заканчивается церковью с куполами, которые, как известно, венчаются крестами. Это знание стоило мне клока волос, маленького медного распятия и недели заикания. Иконы в этом плане более действенны.

— Я хочу увидеть, как в твое сердце загонят серебро, — я опустила руку с самодельным крестом, — хочу запомнить, как погаснут твои глаза и услышать последний вздох. Это воспоминание станет не кошмаром, а сладостным сном.

Тём поднял голову, посмотрел на меня и совершил невозможное. Улыбнулся. Не притворно, а так, что в его неподвижных и равнодушных глазах зажглась искра жизни.

— Хорошее желание, — сказал ветер. — Зря я думал, что люди разучились мечтать.

Они ждали меня у перехода. Шесть опор и хранитель. Они знали, когда и с чем я вернусь. Не все, но четверо, считая Ефима, точно. На парня в форменном кителе смотреть было больнее всего. Его я всегда считала чем-то лучшим, надеждой, что не все так плохо в этом мире. Что ж, я в очередной раз ошиблась.

Машину я оставила на обочине, совсем как днем раньше феникс. Никто не сказал ни слова. Старик, шагнув вперед, протянул руку, и я вложила в нее жесткий задубелый, давно потерявший цвет шнурок. Огрызок веревочки, которой Сергей Гранин связал перекладины креста между собой, когда ставил первый и единственный памятник на могиле своей жены и сына. Староста сжал его в кулаке, закрыл глаза, прошептал несколько слов и удовлетворенно кивнул. Недостающая часть амулета найдена.

— Как догадалась? — Ведьмак передал находку Алексию, и тот, щелкнув пальцами, спалил ее за долю секунды.

— Монета должна на чем-то висеть, — ответила я.

— Она и висела. Я сам сорвал, — проклятый полетел ближе.

— Не сомневаюсь, — пробормотала я, — вы говорили о шнурке! Слова «шнурок», «шея» и «сорвал» в одном предложении — это перебор. Нет, — я подняла руки, когда бес угрожающе качнулся в мою сторону, — я не сомневаюсь, что любой из вас смог бы сорвать хоть шнурок, хоть пеньковую веревку, с шеи человека, правда, попутно сломав ее, а, по вашим словам, Сергей умирал на алтаре долго.