На новой земле

Настало молчание, которое длилось так долго, что Пол уже было решил, что связь оборвалась, как вдруг трубка ожила — мужчина вновь заговорил. Он не извинился за то, что заставил Пола ждать.

— Она сейчас не может подойти к телефону. Благодарю вас за звонок.

В ближайшие выходные приехал Чарльз и забрал вещи Санг. Он запихнул ее одежду в мусорные мешки, туда же сунул белье, снятое с матраса, и попросил Пола помочь ему снести вещи к тротуару. Заворачивая индийские миниатюры в газету на кухонном столе, он сказал, что Санг будет жить у сестры все лето.

— Я ей сто раз говорил — брось ты его, дерьмо, а не человек. А я его даже ни разу не видел, представляешь себе?

Чарльз перенес вещи Санг к себе в фургончик. Теперь все, что осталось от ее обитания, были зеленые стены с лиловой оторочкой да вьющееся растение, свисающее с кухонного шкафчика.

— Ну что, похоже, я все собрал, — сказал Чарльз, оглядываясь по сторонам.

Грузовик исчез за поворотом, а Пол постоял еще несколько минут на улице, бесцельно разглядывая ряд уходивших вдаль домов. Санг ничего не рассказала Чарльзу, а ведь она считала его своим другом. Чарльз ничего не знал ни про Дейдру, ни про ее признания. Чарльз не подозревал, что в тот вечер в квартире Фарука, после того как полицейский привел ее из ванной, Санг, беспрерывно всхлипывая, опустилась на четвереньки и забралась в шкаф, где висела одежда Фарука. Она схватила его туфлю и била ею себя по голове. Она не желала вылезать из шкафа, и полицейскому пришлось взять ее под мышки и силой выволочь оттуда. Полицейский вручил ее Полу с наказом отвезти домой. Санг вся была покрыта цветочными лепестками и дрожала всем телом. В лифте она схватила Пола за руку и не отпускала до самого дома — так вцепилась в нее, что ему пришлось переключать скорости и держать руль одной рукой. А Санг сидела рядом с ним, застыв на своем сиденье и закрыв глаза, как будто окостенела, и плакала, плакала. Пол пристегнул ее ремнем, но она отвернулась к окну и снова закрыла глаза. Когда они подъезжали к дому, Санг уже перестала плакать и только сморкалась в платок, который ей дал Пол. Начал накрапывать дождик, покрывший боковые окна короткими диагональными линиями, похожими на царапины на шее Санг.

В день, когда Пол сдал экзамен, два профессора из экзаменационной комиссии пригласили его в бар отеля «Четыре сезона». В тот день они выпили немало, начав с мартини со льдом, поскольку день был неожиданно теплый. Поспешно проглотив несколько рюмок, Пол вспомнил, что ничего не ел с утра, да и ночью почти не спал, но было поздно: алкоголь уже задурманил голову. Экзамен Пол сдал блестяще: ответил на все без исключения вопросы, чувствуя себя в ударе. «Давайте считать, что того случая никогда и не было», — сказал ему научный руководитель, намекая на предыдущий провал. Когда профессора оставили его одного, еще раз пожав ему на прощание руку и похлопав по спине и плечам, он пошел в туалет и долго умывался холодной водой. Он намочил водой пухлое белое полотенце и прижал его к вискам, потом побрызгал на себя одеколоном из обтянутого кожей флакона, который стоял около зеркала. Немного освеженный, Пол вернулся в холл отеля, все вокруг — и стойка приема из благородного темно-коричневого дерева, и огромный букет цветов, и хорошо одетые гости, и медные тележки, доверху заложенные дорогим багажом, — плыло и качалось вокруг него. Пол долго стоял, не сходя с места, глядя на все и ни на что в отдельности, как в чудесный цветной калейдоскоп. Внезапно ему захотелось иметь деньги, много денег, чтобы можно было небрежно подойти к стойке администрации и заказать себе номер с белоснежной кроватью, а потом упасть в нее и забыться.

Он вышел наружу, свернул за угол, пересек улицу, направляясь к Коммонвелт-авеню, которая в этом районе выглядела совсем не так, как рядом с университетом. Здесь это была элегантная улица, обсаженная деревьями как бульвар, дома вокруг стояли нарядные, украшенные барельефами. А рядом с домами — скамейки для тех, кто устал гулять. Пересекающие проспект улицы назывались по алфавиту: Беркли, Кларендон, Дартмут. Пол шел медленно, все еще нетрезвый, иногда оглядываясь в надежде поймать такси. На углу Эксетер-стрит он увидел сидящую на скамейке пару — Фарука с какой-то женщиной. Несмотря на грациозную фигуру, женщина выглядела довольно измученной. У нее был слишком большой нос, и она сидела упрямо выпрямившись, скрестив тонкие щиколотки. Глаза ее были ярко-голубого цвета, с густо намазанными тушью ресницами, которыми она раздраженно моргала, как будто ей в глаз попала песчинка.