На новой земле

Прошло три недели. Одним декабрьским вечером, когда они вернулись в квартиру Джованны, раздался телефонный звонок. Звонил Навин, и Хема не стала брать трубку. Она и не смогла бы подойти к телефону, потому что в это время Каушик прижимал ее к стене, торопливо расстегивая жакет, потом верхние пуговицы блузки, целуя ее шею, а потом и грудь. Дыхание у Хемы перехватило, сердце забилось, и ключи выпали из пальцев и звякнули о терракотовый пол. Только не надо забывать, повторяла себе Хема, едва переводя дыхание, что все это скоро кончится: через две недели они разойдутся в разные стороны, и ничего у них не останется от этого времени, кроме памяти, даже ключи от обеих квартир больше не будут им принадлежать. И эта мысль позволила ей опять с легким сердцем позволить Каушику стянуть с нее джинсы и распластать по стене, в то время как из соседней комнаты доносился голос ее жениха, просящего перезвонить ему. Каушик всегда надевал презерватив, и Хеме пришло в голову, что это — еще одно доказательство того, что даже их тела никогда поистине не сливались воедино. В их отношениях нет места любви, твердо сказала себе Хема, надо все время помнить об этом, она и так уже много лет потратила на человека, который ее бессовестно обманывал, все, хватит, такого больше не повторится.

Позже она перезвонила Навину, сказала ему, что собирается отправиться в путешествие по Италии, для того чтобы он больше не пытался связаться с ней, и эта ложь навела их с Каушиком на мысль и на самом деле уехать вдвоем на несколько дней.

Они решили посетить Вольтерру, город, который изначально был основан этрусками, и именно в этом суровом, неприветливом, уединенном месте они провели оставшиеся перед расставанием дни. Путешествие заняло несколько часов: сначала они ехали вдоль берега моря, пока не добрались до Тосканы, затем быстро пролетели сквозь туманную Маремму, но немного замедлили скорость на узкой трассе, извивающейся между белых меловых холмов долины реки Чечина. Потом вдали они увидели Вольтерру — построенная на высоком холме, она казалась островом посреди зеленого моря. Аскетическая романская архитектура, гербы старинных родов, украшающие башни, произвели на Хему большое впечатление. Эти средневековые крепости были построены гораздо позже Форума, однако они казались Хеме замкнутыми сами на себе, непроницаемыми для глаз немногочисленных туристов. В Риме она чувствовала себя в безопасности затерянной среди тысяч других людей, и их любовная связь была невидимой для посторонних глаз, но в Вольтерре ей вдруг стало неуютно, как будто даже стены указывали на нее, осуждали. Атмосфера в городе также не отличалась гостеприимством, местные жители, хоть и вели себя вежливо по отношению к ним, не особенно скрывали, что не будут переживать, когда их оставят в покое.

Это место было очень тихим, как будто дало обет молчания, кроме резкого стука ее каблуков по камням, внезапно раздававшихся трелей церковных колоколов да завывания ветра других звуков Хема не слышала или не замечала. Стояла предрождественская неделя, и нарядно украшенный город имел чуть более дружелюбный, чем обычно, вид. Хема и Каушик заходили в мастерские, наблюдали, как вырезают и полируют статуи из алебастра, — этот полупрозрачный минерал издревле добывали в Вольтерре.

Здесь было холоднее, чем в Риме, и теперь вместо замшевого плаща Хема куталась в бушлат Каушика.

Сейчас она была благодарна за его согревающую тяжесть, но невольно вспоминала ту, другую куртку, которую ей приходилось донашивать в детстве и которую она так ненавидела. Даже когда они не были знакомы, их уже связывали и эмоции, и общие вещи.

Они остановились в старинной гостинице, раньше в этом здании располагался монастырь, и их комната когда-то служила монашеской кельей. Еда здесь была проще, в ресторане гостиницы им подавали миски с местной солянкой риболлита, несоленый хлеб, а вечером — горько-сладкий горячий шоколад. И когда они сидели за грубыми столами, с аппетитом поглощая крестьянскую пищу, отдыхая после многочасовых прогулок по городу, они тоже заражались спокойствием и неторопливой безмятежностью местной жизни. Каушик сделал несколько фотографий окрестностей, но ни разу не сфотографировал Хему.