На новой земле

Хотя она и не говорила Акашу о будущем малыше, Рума была уверена, что он заранее ревнует ее к младшему братику или сестричке. Ее собственное поведение также было далеко от совершенства: из-за постоянного недомогания она стала более строга, часто запрещала сыну что-то в резкой форме и без разумных объяснений. Рума оказалась не готова к тому, что ее жизнь изменится кардинальным образом, что в ней вдруг станет так мало смысла и так много утомительной и бесполезной работы. И что она окажется совсем одна. Как часто ей хотелось по утрам одеться и уйти на работу. Как ее мать только выдержала подобное испытание? Как она могла переехать в незнакомую страну, всю жизнь заниматься только детьми, домом и супругом? Для Румы пример матери всегда служил своего рода «антисценарием», но… взгляните на нее! Сейчас она в точности повторяла материнскую жизнь.

Рума быстро подошла к телевизору и выключила его.

— Надо отвечать, когда с тобой разговаривают, Акаш. Вставай, пойдем встречать даду.

Они вышли на крыльцо. Вид арендованной машины, небольшого седана темно-синего цвета, расстроил Руму, еще раз напомнив ей о том, что она живет за тысячу километров от места, где она родилась и выросла, что вокруг нет ни друзей, ни знакомых и что даже ее отец приехал проведать ее в первый раз. За время долгой жизни в Америке семья обросла широким крутом друзей-бенгальцев из Пенсильвании и Нью-Джерси, а у них с Роми были свои, школьные, компании. Отец и по сей день продолжал общаться со своими старыми знакомцами, но здесь, в Сиэтле, Рума находилась в полной изоляции. Когда она в последний раз видела отца? Семь месяцев назад! Как быстро пробежало время… За упаковкой вещей, переездом, устройством нового жилья она провела уже более полугода. Да и отец не сидит на месте — теперь только и колесит по свету, за ним не уследишь.

Акаш прижался сзади к ее коленям, выглянул из-за юбки, и они молча наблюдали, как отец Румы открыл багажник и вытащил оттуда небольшой черный чемодан на колесиках. На нем была бейсболка с надписью «Помпеи», коричневые хлопковые брюки и небесно-голубая футболка, а на ногах — белые кожаные кроссовки. Рума поразилась, насколько ее отец стал неотличим от любого другого американца его возраста. Волосы седые, кожа светлая, никто и не скажет, что он — индус. Мать всегда подчеркивала свою национальную принадлежность: до последнего дня носила яркие сари, золото в ушах и на шее, а на лбу — бинди величиной с пятак.

Отец тем временем повез чемодан по гравиевой дорожке к дому. Протащив его несколько шагов, он поднял чемодан за ручку — тащить колеса по гравию было неудобно. Рума видела, как от усилия напряглись мышцы у него на шее, и внезапно пожалела, что Адама нет дома и некому помочь.

— Акаш, неужели это ты? — спросил отец с деланым изумлением, подходя ближе. — Не может быть, чтобы ты сумел так сильно вырасти!

Он говорил по-английски; Акаш все равно давно забыл бенгальские слова, которым Рума учила его в младенчестве. Последний год он научился говорить полными предложениями, а у Румы не хватало самодисциплины, чтобы систематически заниматься с сыном бенгальским языком. Одно дело мурлыкать ему колыбельные на бенгальском, и совсем другое — объяснять правила грамматики и требовать, чтобы он правильно называл предметы и действия. Да и сама Рума чувствовала, что ее бенгальский постепенно забывается за ненадобностью. Когда мать была жива, все было по-другому, с ней они говорили только по-бенгальски, но теперь… Отцу было все равно, она чувствовала, что он не возражает против того, чтобы разговаривать по-английски. Теперь Рума вспоминала бенгальский язык, только когда из Калькутты звонила очередная тетя, поздравляя ее или Акаша с днем рождения, и запиналась, путая понятия и времена. Не поверить, что именно на этом языке она проговорила все свое детство.

— И сколько тебе лет? Три? Или триста? — спросил отец.

Акаш ничего не ответил, рассматривая пол около носка сандалии.

— Мам, я пить хочу, — сказал он вдруг капризно, дергая ее за юбку.

— Подожди минуту, Акаш.