На ножах

– Нет, я уже два года кряду терпел и более мне надоело терпеть приходить в роли сумасшедшего.

– Надоело! ты еще не пивши говоришь уже, что кисло.

– Да, да, не пивши… именно, не пивши: мне надоело стоять по уста в воде и не сметь напиться. И одурел и отупел в этой вечной истоме и вижу, что я служу только игрушкой, которую заводят то на спиритизм, то на сумасшествие… Я, по ее милости, сумасшедший… Понимаешь: кровь, голова… все это горит, сердце… у меня уже сделалось хроническое трепетание сердца, пульс постоянно дрожит, как струна, и все вокруг мутится, все путается, и я как сумасшедший; между тем, как она загадывает мне загадку за загадкой, как сказочная царевна Ивану-дурачку.

– Но нельзя же, милый друг, чтобы такая женщина, как Глафира, была без своих капризов. Ведь все они такие, красавицы-то.

– Ну, лжешь, моя сестра не такая.

– А почему ты знаешь?

– Я знаю, я вижу: ты из нее что хочешь делаешь, и я тебе помогал, а ты мне не хочешь помочь.

– Какой черт вам может помочь, когда вы друг друга упрямее: она своею верой прониклась, и любит человека, а не хочет его осчастливить без брака, а ты не умеешь ничего устроить.

– Я устроил-с, устроил: я жизнью рисковал: если б это так не удалось, и лошадь не опрокинулась, то Водопьянов мог бы меня смять и самого в пропасть кинуть.

– Разумеется, мог.

– Да и теперь еще его мальчик жив и может выздороветь и доказать.

– Ну, зачем же это допустить?

– Да; я и не хочу этого допустить. Дай мне, Паша, яду.

– Зачем? чтобы ты опять ошибся?

– Нет, я не ошибусь.

– Ну, то-то: Михаилу Андреевичу и без того недолго жить.

– Недолго! нет-с, он так привык жить, что, пожалуй, еще десять лет протянет.

– Да, десять-то, пожалуй, протянет, но уж не больше.

– Не больше! не больше, ты говоришь? Но разве можно ждать десять лет?

– Это смотря по тому, какова твоя страсть?

– Какова страсть! – воскликнул Висленев. – А вот-с какова моя страсть, что я его этим на сих же днях покончу.

– Ты действуешь очертя голову.

– Все равно, мне все равно: я уж сам себе надоел: я не хочу более слыть сумасшедшим.

– Меж тем как в этом твое спасение: этак ты хоть и попадешься, так тебя присяжные оправдают, но я тебе не советую, и яд тебе дал для мальчишки.

– Ладно, ладно, – твое дело было дать, а я распоряжусь как захочу.

– Ну, черт тебя возьми, – ты в самом деле какая-то отчаянная голова.

– Да, я на все решился.

Щелкнул дверной замок, и руки Ларисы вторили ему, щелкнув в своих суставах.

– Ты поняла? – спросила она, сделав над ухом Синтяниной трубку из своих холодных ладоней. Та сжала ей в ответ руки.

– Так слушай же, – залепетала ей на ухо Лара. – Точно так они говорили за четыре дня назад: брат хотел взбунтовать мужиков, зажечь завод и выманить Бодростина, а мужики убили бы его. Потом третьего дня он опять приходил в два часа к Горданову и говорил, что на мужиков не надеется и хочет сам привести план в исполнение: он хотел выскочить из куста навстречу лошади на мосту и рассчитывал, что это сойдет ему, потому что его считают помешанным. Вчера жертвой этого стал Водопьянов, завтра будет мальчик, послезавтра Бодростин… Это ужасно! ужасно!

– Лара! скажи же мне, зачем ты здесь: зачем ты с ними?

Больная заломала руки и прошипела:

– Я не могу иначе.

– Почему?

– Это тайна: этот дьявол связал меня с собою.

– Разорви эту тайну.

– Не могу: я низкая, гадкая женщина, у меня нет силы снести наказание и срам.

– Но, по крайней мере, отчего ты больна?

– От страха, от ужасных открытий, что я была женой честного человека и теперь жена разбойника.

– Жена!.. Ты сказала «жена»?

– Н… да, нет, но это все равно.

– Совсем не все равно.

– Ах, нет, оставь об этом… Я испугалась, узнав, что он ранен, – залепетала Лара, стараясь замять вопросы Александры Ивановны, и рассказала, что она попала сюда по требованию Горданова. Здесь она убедилась, что он не имеет никакой раны, потом услыхала переговоры Горданова с братом, с которым они были притворно враги и не говорили друг с другом, а ночью сходились в нижней зале и совещались. Взволнованная Лариса кинулась, чтобы помешать им, и упала в тот самый люк, куда тихо сполз с ковром Водопьянов, но она не была так счастлива, как покойный Светозар, и сильно повредила себе плечо.

– И потом, – добавляла она, – они с братом… угрожали мне страшными угрозами… и я вызвала тебя и дядю… Они боятся тебя, твоего мужа, дядю и Евангела… Они вас всех оклевещут.

– Пустяки, – отвечала генеральша, – пустяки: нам они ничего не могут сделать, но этого так оставить нельзя когда людей убивают.

Глава десятая Пред последним ударом