На обочине канона (СИ)

— О, спасибо вам огромное! Может, я могу что-то для вас сделать? Например, как в тот раз, отнести записку торговцу мукой?

— Хмм, вообще-то, Обито-кун, есть одно важное и сложное дело, где твоя помощь была бы нелишней…

— Правда?! Что это за дело, Тейяки-сама?

— Ты ведь знаешь Инаби-куна?

— Бака-Инаби! Очень глупый и вредный! Плохой! Он что, украл у вас булку? Или разбил окно? Я найду его и накажу! Вот прямо сейчас!..

— Эй-эй. Не так быстро, малой. Всё совсем наоборот. Инаби-кун сейчас очень болен, и за ним нужно присмотреть.

— Присмотреть? А как это? И что здесь сложного?

— Ну, обычно работать с больными позволяют только настоящим взрослым ниндзя — ирьёнинам. Это очень ответственное дело.

— Что?! Как настоящий ниндзя?! Ух ты! Я буду очень-очень стараться!

— Ну, раз так, то пройди в дом к Уручи-сан. Она расскажет, что нужно делать.

Тейяки проследил, как в дверях мелькнул клановый камон, занимавший всю спину пятилетнего мальчугана, и усмехнулся. Жена никогда не упрекала его в неспособности завести детей. Однако он отлично видел, как ей нравится с ними возиться.

— Уручи-сан! Уручи-сан! — взъерошенный мальчишка влетел в комнату, где хозяйка дома как раз занималась ответственным делом пересыпания и смешивания пряностей, отчего те закономерно разлетелись по столу и полу. — Инаби-кун, он... кажется, очнулся!

— Пойдём скорей, малыш, — Уручи поспешила следом за добровольной сиделкой. — Рассказывай, что произошло?

— Я сидел рядом и менял ту тряпочку на лбу на мокрую, когда он кааак дёрнется! А потом он глаза открыл! И на меня посмотрел! А я ему пить дал, как вы сказали!

— Вот как. Значит, он справляется с недугом, — женщина вошла в комнату, и проверила пациента. — Он спит.

— Да, Уручи-сан, он потом сразу уснул!

— Может он говорил что-нибудь?

— Ну... — мальчуган замялся, а потом выпалил: — Ещё он меня назвал братом, вот!

— Ты уверен? Что именно он сказал?

— Я точно не расслышал, он говорил очень-очень тихо, — Обито почесал затылок, — Инаби-кун сперва посмотрел на мою куртку, — кивок на одежду, сброшенную на спинку стула, — а потом на меня посмотрел и сказал: “Нии, яси, бе”, или как-то так. Как вы думаете, почему он вдруг назвал меня братом, мы же раньше совсем не дружили?

— Хм, — Уручи выглядела озадаченной, — наверное, то, что ты ему помогаешь, очень важно для него. Сам подумай, каково бы было тут лежать совсем одному?

— И правда! Это так грустно — быть постоянно одному! — мальчишка с жалостью посмотрел на больного, — Не волнуйся, Инаби-кун! Я не уйду и буду тебе помогать, сколько нужно! — и он широко зевнул.

— Отрадно слышать это, Обито-кун, — возле глаз женщины собрались морщинки, — но сейчас уже поздно, и скоро вернётся Анда-сан. Ночью она и сама может сидеть со своим сыном. А вот завтра утром нам опять понадобится твоя помощь.

— Я не подведу! Помогать другим — мой путь шиноби!

— Ты ведь сидел здесь целый день? Сейчас принесу тебе поесть.

— Спасибо, Уручи-сан!

Вернувшись в комнату и присев в изголовье кровати, женщина некоторое время изучала спокойное лицо спящего ребёнка, а затем, будто решившись, зажмурилась и приложила чуть осветившуюся зелёным руку ко лбу пациента. На долгих три минуты в комнате установилась абсолютная тишина, прерванная шумным вздохом женщины. Утерев пот дрожащей рукой, Уручи пробормотала себе под нос:

— Отстающие в развитии каналы чуть увеличились, циркуляция идёт, значит, и мыслить ты способен. Но чтобы такая патология развилась сама по себе... невозможно! Кто же это сделал с тобой, Инаби-кун? И что останется от тебя прежнего?

Знахарка встала и направилась к дверям. Больного не следует таскать туда-сюда, но и следить за ним всю ночь они с мужем не в состоянии. Значит, предстоит долго убеждать Анду на некоторое время поселиться у них. Хозяйка дома вздохнула, предчувствуя новую волну хлопот, и аккуратно прикрыла за собой дверь.

====== Глава 1 — А казалось, хуже уже не будет... ======

Я лежал и тупо пялился вверх. Кроме глаз и век ничем пошевелить я был не в состоянии, что жутко бесило. В голове крутилась фраза “незнакомый потолок”[1], что бесило ещё больше. Вокруг мельтешили местные, ухаживали за моей тушкой, ободряли, как могли. Говорили при этом по-японски, что доводило и вовсе до белого каления, ибо непонятно ж ни черта! Нет, кое-какие познания в “лунном” у меня имелись, недаром же столько времени убил на проклятые мультики, но с такими темпами речи всё сливалось в жуткую кашу, из которой мозг вычленял только отдельные знакомые слова. И вот в них-то и заключалась главная причина моей ярости.