На одном дыхании

От обывательского внимания Анна, прототип шедевра, почувствовала свою значимость: Керн пишет мемуары «Воспоминания о Пушкине», которые были опубликованы аж в 1859 году в "Библиотеке для чтения", публикует "Дневник". К этому году Анна Петровна уже хорошо пожила, но интерес к ней поддерживался все возрастающей любовью читающей публики к Пушкину.

Когда я читала эти мемуары, другие воспоминания о Керн, мне приходило в голову, что биография "отверженной" могла скорее стать поводом для написания "Анны Карениной", нежели романтического стиха, но – неисповедимы пути господни и взгляд Сочинителя!

Поводом – но не прототипом.

Рассудите сами, какая же она Каренина? У Льва Толстого героиня потрясена любовью страстной, всепоглощающей, единственной в жизни, приведшей ее к страшной трагедии. Такая глубина и цельность характера! И насмешливая память подсовывает другой пример из этого же романа Толстого: графиня Лидия Ивановна. Ничего не могу с собой поделать, когда читаю характеристику Льва Николаевича на эту "благотворительницу", вспоминается тут же наша резвушка Керн.

"Графиня Лидия Ивановна очень молодою восторженною девушкой была выдана замуж за богатого, знатного, добродушнейшего и распутнейшего весельчака. На второй месяц муж бросил ее и на восторженные ее уверения в нежности отвечал только насмешкой и даже враждебностью, которую люди, знавшие и доброе сердце графа и не видевшие никаких недостатков в восторженной Лидии, никак не могли объяснить себе.

С тех пор, хотя они не были в разводе, они жили врозь, и когда муж встречался с женою, то всегда относился к ней с неизменною ядовитою насмешкой, причину которой нельзя было понять. Графиня Лидия Ивановна давно уже перестала быть влюбленною в мужа, но никогда с тех пор не переставала быть влюбленною в кого-нибудь. …Была влюблена в одного журналиста, в трех славян, в Комисарова; в одного министра, одного доктора, одного английского миссионера и в Каренина. Все эти любви, то ослабевая, то усиливаясь, наполняли ее сердце, давали ей занятие и не мешали ей в ведении самых распространенных и сложных придворных и светских отношений. Но с тех пор как она, после несчастия, постигшего Каренина, взяла его под свое особенное покровительство, …она почувствовала, что все остальные любви не настоящие, а что она истинно влюблена теперь в одного Каренина.

.. Она не только радовалась встрече с ним, но она искала на его лице признаков того впечатления, которое она производила на него. Она хотела нравиться ему не только речами, но и всею своею особою. Она для него занималась теперь своим туалетом больше, чем когда-нибудь прежде. Она заставала себя на мечтаниях о том, что было бы, если б она не была замужем и он был бы свободен. Она краснела от волнения, когда он входил в комнату, она не могла удержать улыбку восторга, когда он говорил ей приятное".

Кто вынесет эту длинную цитату, сразу обличит меня: но Лидия Ивановна совсем другая, нежели Анна Петровна!

Да, Лев Николаевич (или неумолимый возраст?) снял с дамы ангельский лик, и после этого она со всей своей любвеобильностью лишилась внимания мужчин. Все так просто, так цинично! А тут несчастный Каренин, которому необходима поддержка и утешение. Сочинитель вознаградил ее, состарившуюся, "с желтыми плечами, вздымающимися из корсета", но по-прежнему романтически-возвышенную, новым увлечением – и как же она комична в этой роли!

Признаюсь, это – читательский произвол, мое воображение, которое далеко заводит. Но даже в доказательстве математических формул есть выражение "Допустим, что…" И я в оправдание скажу: когда появились мемуары Керн, молодой Лев Толстой вовсю кутил в Москве и в Петербурге, озорничал с дамами, картежничал, чуть не погиб на охоте, но и водился с писателями, уже печатался, интересовался новинками, спорил. Разногласия с Тургеневым чуть до дуэли не довели! Он, безусловно, мог читать те мемуары, усмехнуться на попытки Керн приписать своему влиянию чуть ли не половину творчества Пушкина. Снял с чаровницы облик красавицы, но оставил при ней биографию.

Анна живет с Вронским вне брака? Так ведь и Лидия Ивановна, безудержно ее осуждающая, находится в том же положении – но неспособная испытать всей полноты чувственной любви и женского счастья! В разговоре с Карениным она как-то произносит замечательную фразу (с ремаркой автора внутри): "Я понимаю безнравственность, – не совсем искренно сказала она, так как она никогда не могла понять того, что приводит женщин к безнравственности, – но я не понимаю жестокости, к кому же? к вам!"

Там, где муж готов простить Анну и позволить ей видеться с сыном, эта ревнительница благонравия отказывает в свидании матери и объявляет Сереже, что она – умерла…Не просто сухая, жестокая и бездушная женщина, но какой-то гений зла! В романе все смеются и над самой Лидией Ивановной, и над ее влюбленностью в оставленного женой Каренина, и над ним самым.