На огненном берегу

Мои надежды оправдались. Из прибрежных зарослей двое выдвинули лодку на волжский стрежень, стали энергично работать веслами, направляясь к утопающему.

Все наши бойцы с замиранием сердца наблюдали за двумя точками на воде. За ними следили и немцы. Фашисты выждали, пока лодка вышла на простор реки, и открыли по ней огонь из минометов.

Напряженно следили мы за храбрецами. А они, маневрируя между разрывами снарядов, все с большей силой налегали на весла. Вот, наконец, приблизились к летчику, втащили его в лодку, повернули обратно.

«Урр-ра!» — прокатилось по всему нашему берегу.

А гитлеровцы еще интенсивнее стали обкладывать лодку минами, снарядами. Но она, как заколдованная, все плыла и плыла. И только тогда, когда до берега оставалось, как говорится, рукой подать, у ее борта взвился белый султан и швырнул ее в сторону. Словно ветром сдуло с лодки людей, и она, никем не управляемая, медленно поплыла вниз по течению.

Мы молча провожали ее печальными взглядами. Пожилой солдат снял шапку, перекрестился. Кто-то достал кисет, закурил. И тут, как в сказке, в лодке показались все трое. Они схватили весла и погнали ее вперед.

Ликующе загудел берег. А фашисты взяли этих храбрецов в двойную «вилку» артиллерийского огня и били по ним до тех пор, пока один из снарядов не попал в цель.

На этот раз, казалось, все погибли. И, конечно, мы были ошеломлены, когда через несколько минут в лодке снова появились двое. Они уже не пытались грести, а, нащупав веслом дно, прыгнули в воду, вытащили из лодки третьего и, поддерживая его под руки, пошли к берегу, и скрылись в зарослях.

НЕОЖИДАННОЕ

Октябрьский праздник отметили скромно, по-фронтовому. В двадцать шестой год революции мы вступили с большой уверенностью в своих силах, в скорой победе над фашистскими захватчиками в Сталинграде.

Эту уверенность нам вселяли письма из родных краев, в которых все чаще гвардейцы читали: «У нас уже работает во всю свою мощь новый завод. Говорят, его перебросили с запада. Он сейчас выпускает нужную продукцию для вас. Держитесь, дорогие, скоро вам будет легче». Кроме того, бойцы замечали, что фашисты стали намного трусливее, поубавилась их наглость.

В эти дни нам прислали из штаба дивизии какой-то пакет. Комбат вскрыл его.

— Вот и навоевались мы с тобой, комиссар, — произнес он, просмотрев бумагу.

— Что стряслось?

— На курсы «Выстрел» посылают меня. Нашли время, когда учить…

— Откажись, да и только.

— Поздно, приказ подписан.

Я позвонил генералу Родимцеву. Он выслушал мое ходатайство насчет Харитонова, а потом сказал:

— Все это верно, товарищ батальонный комиссар. И решающая битва в Сталинграде, и Харитонов — храбрый офицер, умело руководит батальоном, и ваша сработанность с ним, что нельзя не ценить. Но надо же и вперед смотреть. Фашистов-то нам еще бить да бить после Сталинграда. А для этого Красной Армии нужны не только хорошие комбаты, но и командиры полков и соединений…

— Это правда, товарищ генерал…

— То-то и оно.

Мне ничего не оставалось делать, как согласиться с ним и повесить трубку. Харитонов, сидевший рядом, без объяснений понял весь разговор.

Вечером в землянке собралось несколько командиров. Распростились со своим любимым комбатом, пожелали ему доброго пути и успехов в учебе.

Не знаю, как у кого, но у меня в тот день тяжело было на душе — то ли потому, что жалко было расставаться с Харитоновым, то ли сердце болело за батальон: сумеет ли вновь назначенный комбат капитан Плетухин держать в нем такую высокую боеспособность, какую держал Харитонов.

Но работать с Плетухиным мне не пришлось, так как к этому времени вступил в действие Указ Президиума Верховного Совета СССР от 9 октября 1942 года о введении полного единоначалия и упразднении института комиссаров, по которому политработники, проявившие способность руководить боем, командовать частями и подразделениями, переводились на командные должности. В категорию таких политработников попал и я.

В начале ноября ко мне в блиндаж вошел гвардии майор Синицын, работник политотдела 13-й гвардейской дивизии.

— Фу, наконец-то я добрался… Раз пять за дорогу попадал под минометный огонь. А в ложбине за Соляной пристанью с полчаса пришлось пережидать в воронке: вначале пулемет прижал, а потом снайпер пристал, как оса. Наверное, пришлось бы лежать до темноты, если бы по ним не сыграла «катюша», — смахивая пот с лица, говорил майор.

— А какая необходимость заставила вас тащиться сюда днем? Не могли дождаться ночи? — спросил я.

— Никакой необходимости не было. Раньше я проходил сюда благополучно, вот и дернуло меня, — как бы оправдываясь, сказал майор, вынимая из планшетки свернутый лист бумаги. — Нате вот, читайте.

Это был приказ. В нем говорилось, что Синицын назначался заместителем командира отдельного гвардейского пулеметного батальона по политической части. Меня же утвердили заместителем командира 34-го гвардейского стрелкового полка по строевой части.