На огненном берегу

Взяв рупор, я с переводчиком отправился в 1-й батальон, который дрался в механическом цехе. Цех внутри был разделен на две половины проходом, метров в пять-шесть шириной. Под одной из его половин было большое железобетонное подвальное помещение. В нем и сгрудились немцы, предварительно забаррикадировав подступы.

— Солдаты и офицеры разбитой 6-й немецкой армии! 31 января сдался в плен советским войскам ее командующий фельдмаршал фон Паулюс, и безоговорочно капитулировали войска, действовавшие под его руководством в центре города. Вчера сдались в плен немецкие части севернее Мамаева кургана.

Гитлеровцы в ответ не стреляли. Я, ободренный, продолжал:

— Командование советских войск предлагает вам во избежание бессмысленного кровопролития и лишних жертв немедленно прекратить всякое сопротивление, сложить оружие и безоговорочно сдаться в плен. В противном случае оно будет вынуждено отдать приказ очистить от вас территорию, завода силой… Ответа ждем пять минут…

Не прошло и трех минут, как из разных закоулков стали выползать солдаты, за ними младшие чины, а потом уже, трусливо озираясь, потянулись и старшие офицеры. Подняв руки, они подходили к нам и твердили одно и то же: «Гитлер капут, Гитлер капут!»

Оказалось, что в этом подвале помещался штаб дивизии. И не случайно там скопилось более трехсот гитлеровцев. Самого командира дивизии не было. Штабные офицеры объяснили, что он якобы 25 января был вызван Паулюсом и не вернулся.

Отправив группу пленных на сборный пункт, мы спустились в подвал. Он состоял из трех или четырех довольно просторных помещений, соединенных между собой проходами.

В отсеке, где размещался штаб дивизии, была мощная радиостанция. В ней еще светились лампы, а в наушниках приемника посвистывала морзянка. Видно, радист передал последнюю радиограмму о катастрофе дивизии и, не дождавшись ответа, сдался в плен.

В помещении пахло дымом, валялись клочки каких-то документов. Все важное, наверное, было сожжено.

«Поэтому-то они и сопротивлялись, чтобы выиграть время для уничтожения документов», — сделал я вывод.

Гвардейцы привели рядового немца. По откормленному и выбритому лицу его не видно было, чтобы он переживал вместе со всеми голод.

— Где вы его нашли? — спросил я.

— В кладовой, под мешками.

— Кто ты?

— Офицерский повар.

Солдат заученно повторил, что уже было сказано другими об исчезновении командира дивизии.

— Рассказывай, чем кормил своих офицеров последние дни?

— Ничем. Все капут!

— Как капут? А вот сколько мяса, — сказал гвардеец и вытряхнул из мешка половину задней конской ноги с подкованным копытом.

— И это все? — спросил я.

— Все, все… — бормотал повар.

— Плохи были дела твоих офицеров, коль они доедали и копыта с подковами, — усмехнувшись, сказал Кулаев.

— Плохо, плохо дело…

В смежном подвале располагался медпункт. В нем лежало человек восемьдесят раненых и обмороженных солдат и офицеров.

Не задерживаясь около них, мы последовали за своими штурмовыми группами, которые не успевали направлять к нам пленных. Особенно много их оказалось в северо-западной части цеха.

Здесь произошел интересный случай. Появился румынский солдат. Он был без оружия, обут в огромные соломенные снегоступы, закутан в тряпье. Мимо него бежали гвардейцы, а он стоял с поднятыми руками, озирался кругом, недоуменно пожимал плечами.

— Приведите сюда этого вояку, — сказал я бойцам.

Из его мычания и жестов мы кое-как поняли, что он с самого утра хотел сдаться в плен, но гитлеровцы не давали ему возможности, а потом напугался, что русские пробегают мимо и не только не берут в плен, но и не замечают его.

— Пух, пух! — показал он на себя.

— Нейн, — сказал я.

Румын указательным пальцем провел по подбородку и показал на котелок.

— Нейн, — мотнул я головой.

Румын пожал плечами. Потом выяснилось, что гитлеровцы все время внушали союзникам, что советские войска попавших в плен не просто убивают, а сначала всячески издеваются, а потом или расстреливают или вешают.

— Ну и сволочи! — выругался кто-то.

— Когда и что ел? — спросил я.

Оказалось, недели две он уже не видел хлеба, а дня три тому назад фрицы дали ему кусок какого-то отвратительного мяса. Приходилось питаться мерзлой картошкой и свеклой.

— У кого найдется хлеб? — обратился я к гвардейцам.

Один из них достал из «сидора» (так называли вещмешки) краюху хлеба, подал румыну. Бедняга схватил ее дрожащими руками и поднес ко рту. Лицо его залилось слезами.

— Подкрепился малость, а теперь иди вон в ту группу пленных да плюнь в лицо тем, кто тебя обманывал и довел до такого состояния.

— Спасибо, — выговорил, поклонившись, румын и, уходя, назвал себя.

Он, очевидно, хотел, чтобы мы запомнили его имя.

Очистив всю территорию цеха, Кулаев подошел ко мне:

— Докладываю, товарищ гвардии майор! Поставленную задачу батальон выполнил. Цех полностью очищен от фашистской нечисти. Пленено еще более двухсот солдат и офицеров.

— Вижу, товарищ капитан. Поздравляю вас с успешным завершением разгрома врага.

К этому времени батальон Мудряка занял другой участок завода. Около двенадцати часов Панихин доложил Родимцеву: