На орловском направлении. Отыгрыш

Дмитровск-Орловский

Ещё во времена, претендующие на почётное звание незапамятных (ну, хотя бы потому, что, принадлежа личному прошлому, теперь они объективно являлись будущим), Годунов вывел для себя правило: составляя план на ходу, рискуешь завалить работу. А результат надо как раз таки выхаживать. В самом прямом смысле слова. Ножками. С поправкой на текущий момент — выезживать. Вот и моталась его «эмка» остаток дня и весь вечер по городу и окрестностям, прокладывая экскурсионно-туристические маршруты для искушенных европейцев. Сперва командующий внимательнейшим образом осмотрел город. Потом, подхватив по пути Нефёдова, выехал на место будущей пламенной встречи — в междуречье Нессы и Неруссы. Полюбовался пока ещё мирными ландшафтами, прикидывая, как бы половчее приспособить их для войны, — и двинулся в лес, с притворным видом большого знатока вслушиваясь в диалог старлея и партсекретаря: они с мальчишеским азартом обсуждали (а что, по возрасту оба куда ближе к пацанам, нежели к дедам), как половчее организовать засаду. И снова — в город, с заездом на станцию: все ли готово к отправке эвакуируемых и к принятию состава из Орла?

Попутчики менялись, но чаще других рядом с командующим оказывались Федосюткин и Мартынов. Заодно появлялась лишняя минутка, чтобы частности обсудить, без отрыва от бурной деятельности. А частности — это совсем не обязательно мелочи. Скажем, сорок пять тонн ГСМ — это не то чтобы очень много, но довольно внушительно. А ежели учесть, что до них всего-то полчаса пути, так и вовсе подарок судьбы. И не успеть толком воспользоваться им — идиотизм, если не преступление. Следовательно, ещё пару машин в деревню с красивым русским именем Лубянки направить просто необходимо.

…Годунов понятия не имел, насколько был прав, мысленно поименовав содержимое лубянских складов подарком. Тем паче, представить себе не мог, что одним только своим распоряжением аккумулировать горючее в Дмитровске внес дополнительные коррективы в историю. Никаких хитрых взаимосвязей, никакого эпического, высокого эффекта бабочки; все просто, приземленно — эффект гусеницы, которой вместо ветки с сочными листьями подсунули сухую. Ибо в прежней истории «быстроходный Хайнц» был настолько стремителен и пока ещё непугано нахален, что оставил тылы далеко позади и в город вошел с почти опустошёнными баками. Час-другой — вроде, пустяк, да не тогда, когда счёт идёт на эти самые часы. А тут — лубянская горючка, подарок если не царский, то уж княжеский — точно. На той дарёной горючке и двинули к Орлу.

История пока ещё не отклонилась от известного Годунову маршрута, но уже замедлила шаг.

Александр Васильевич не подозревал об этом, даже смутного ощущения — и того не было. Ведь на его глазах, в спешке, в грохоте и ругани, в слезах разворачивалась вечная трагедия под названием «Исход»…

…Движутся к железнодорожной станции вереницы людей. Ходят от дома к дому патрули из ополченцев; дядьки — ровесники Годунова и мальчишки, едва ли намного старше его юнармейцев. На лицах — тревога и сосредоточенность, разве что видно — мальчишки все ещё немножко продолжают играть в войну и со школярской убежденностью ставят знак равенства между поручением и приключением.

А им навстречу спешит барышня в приталенном жакетике, береточке набекрень и с коричневым фанерным чемоданчиком, шустро ковыляет укутанная в расписной, наверняка праздничный, полушалок бабулька с двумя холщовыми сумками, связанными и перекинутыми через плечо, толкает доверху нагруженную скарбом тачку белобрысая девчонка, а следом за ней мать тащит упирающуюся девчонку поменьше, другой рукой прижимая к груди младенца в одеяльце. Тележка дребезжит, мелкая кричит, младенец плачет, но во всеобщем шуме эти звуки не кажутся слишком громкими.

Глухое «плюх» — это у барышниного чемоданчика отрывается ручка, замки от удара оземь раскрываются, выпуская на волю — удивительно, но не наряды, а десятка два книг и множество фотографий. Серо-жёлтые карточки незамедлительно подхватывает ветер и несёт вместе с пожухлой листвой. Исход…

Девчонка сноровисто закатывает тележку под дерево и бросается на подмогу. Меньшая, одной рукой продолжая размазывать по лицу слезы, другой собирает книжку за книжкой и относит барышне.

Женщина в стареньком, но опрятном пальто старательно закрывает ставни, словно делает что-то очень значительное, а на лавочке перед домом как-то уж слишком чинно, по росту, сидят четверо ребятишек. Женщина, скорее всего, понимает, что её труд не имеет смысла. Но всем им так спокойнее.

Монашеского обличья старушку сводят под руки с высокого крыльца девушка и мальчонка, следом тётка в сбившемся на затылок платке чуть не волоком тащит огромный узел и плачет. Кажется — просто от усилий.

Сурового вида дед, нетерпеливо прикрикнув на замешкавшегося у калитки подростка с двумя плетёными корзинами, ставит на землю оцинкованное корытце с какой-то едой и по-мальчишески свистит. Через пару минут у корытца — с десяток дворняжек всех размеров и мастей. Дед глядит на них, будто бы ему совсем некуда торопиться.