На основании статьи…

— Я заплачу за вас, — холодно проговорила Зоя. — Что вы хотели мне сказать?

— Тогда лучше кофе.

— Это понятно. — Зоя заказала проходящей мимо официантке еще одну чашку кофе и спросила у Полины: — Вы, наверное, хотели поговорить со мной о вашем муже?

— Ой! Я вас умоляю! Какой он мне муж?! Сосед. У нас даже холодильники разные. Это уже я потребовала! Кстати! Вы — еврейка?

— Нет. Кстати, я русская.

— То-то я не вижу вас в синагоге. Муж — еврей, да?

— Муж тоже русский.

— Шо вы говорите?! Как же вы здесь оказались?

— Долгая история.

Официантка подала Полине кофе и молоко. Сахар уже был на столе.

— Сколько здесь можно брать сахара? — спросила Полина.

— Сколько угодно. Вы что-то хотели сказать о Рафике.

— Да! Так вот… Причем, если говорить откровенно, то свой холодильник я получила из социала за бесплатно, а он таки купил себе за собственный счет! Он же до последнего работал на Севере, а там, знаете, сколько платят?! Сумасшедшие деньги!

— А сколько там работают, вы знаете? — еле выговорила Зоя. — И в каких жутких условиях? Полгода — день, полгода — ночь!

Зоя никогда не бывала на Севере, но ей нужно было хоть как-то противостоять этой гнусной бабе! И письма капитана Татаринова из советско-классических «Двух капитанов» вдруг явственно всплыли из памяти ее детства.

Она даже вспомнила одну поразившую ее фразу из этой книги. О человеке, который шел, шел, шел через ледяные поля тундры и замерзшего океана. Пришел к людям и умер. Там было написано: «…он истратил слишком много сил для того, чтобы избежать смерти, и на жизнь уже ничего не осталось».Кажется, так. Или приблизительно так…

И подумала Зоя о том, что если в отделении онкологии, в их палате, не дай бог, и произойдет нечто ужасное, то фраза, когда-то написанная Кавериным, вполне придется впору и Рафику Алимханову, и ее родному Кирюше Теплову…

— Так что вы от меня-то хотели?

— Слушайте! Вы ж здесь давно живете… Вы ж интеллигентная женщина… Я совершенно замучалась! Вы знаете, сколько стоит здесь адвокат? Это же просто кошмар! А нотариус?! Умереть-уснуть!

— От меня-то вы что хотите, Полина? — нервно спросила Зоя.

— Может быть, достаточно, чтобы его подпись заверила больница и все?

— Какую еще подпись?!! — Зоя даже задохнулась от испуга и ярости.

Ей показалось, будто она вдруг догадалась — что произойдет дальше. Что еще скажет Полина. И не ошиблась.

Из пластикового пакета продуктового магазина «Lidl» Полина быстро достала тоненькую папочку с двумя листами бумаги.

— Вот! — она протянула Зое эти странички. — Я тут за него все уже написала, а доченька моей подруги с Мелитополя совершенно бесплатно отпечатала мне на этом… Ну, как его? На компьютере. Ему осталось только подписать. А больница пусть заверит. Шо ей стоит?

— Что это? — еле сдерживая себя, тихо спросила Зоя.

Полина пожала плечами, попила немножко кофе, держа чашку в руке с изящно отставленным мизинцем, и сказала, глядя в глаза Зое Тепловой:

— Ой, я вас умоляю! А то вы не понимаете, шо это такое! Вы же абсолютно в том же положении, что и я…

— Я вас спрашиваю, что это? — звенящим шепотом переспросила Зоя.

— Как «шо это»?! — поразилась Полина. — Ну, завещание это! Завещание!

— Чье?!

Зое показалось, что все кафе медленно сдвинулось с места и вокруг нее поплыли столики, стулья, угловые диванчики, буфетная стойка, больные, здоровые, сотрудники клиники, родственники больных…

Их движение вокруг потрясенной Зои все ускорялось и ускорялось…

— Как «чье»? Ну, Рафика, конечно! У него же какие-то деньги, наверное, есть на счете. Вещи. Которые можно будет еще как-то… — Полина попыталась найти слово «покультурнее» и сказала: — Реализовать. Я знаю? В конце концов, тот же холодильник. Зачем мне одной — два холодильника?

— Но Рафик ведь еще жив, — очень жестко произнесла Зоя Теплова.

Кружение кафе стало замедляться. Зоя почти пришла в себя.

Полина скептически улыбнулась такому типично интеллигентскому отсутствию практицизма, допила кофе, вытерла губы бумажной салфеткой:

— Готовь сани летом. Сегодня жив, а завтра? Кто мне это тогда подпишет? И шо вы на это скажете?

Зоя встала, вытащила из кошелька монету в два евро, бросила на стол и громко, никого не стесняясь, сказала:

— Пошла ты на хрен, сволочь вонючая!

…А потом долго рыдала, запершись в кабинке женского туалета приемного отделения клиники.

И только успокоившись, открыла сумку, достала косметичку, навела, как она сама говорила, марафет и, внимательно посмотревшись в зеркало, пошла к лифту, чтобы подняться на третий этаж. В отделение онкологии.

…Но в целом мире не было людей
Забитее при всей наружной спеси
И участи забытей и лютей,
Чем в этой цитадели мракобесья.

— Да, Зой? Правда? Эта строфа Пастернака, вырванная из абсолютно лирического контекста, вдруг получает свое самостоятельное, я бы даже сказал — жутковатое, набатное звучание! Хотя стихи совершенно об ином!