На основании статьи…

Двадцатитонным ковшом Рафик осторожно, миллиметровыми движениями рычагов, расчистил фронт предстоящих ремонтных работ в траншее, отогнал в сторонку огромный трактор и заглушил его двигатель.

Вылез из кабины, заглянул в траншею. В огромной — полуметровой рваной дыре клокотали нечистоты, в холодный воздух вырывались омерзительные гнилостные запахи, грязная жижа заполняла траншею вокруг этого прорыва истлевшей трубы…

Рафик брезгливо сплюнул. Влез во второй громадный гусеничный бульдозер с устрашающим отвальным ножом. Завел могучий двигатель.

Все равно после ремонта трубы траншею придется закапывать — пусть движок греется. Выскочил из кабины и пошел в столовую звать вчерашних «этапников». Теперь дело за сварщиками.

В столовой их не было. Только четыре кухонных «придурка» специальными скребками драили длинные деревянные столы, собирали соскобленный мусор в железный совок с длинной ручкой, высыпали в ведро, протирали скамейки…

— Где эти?! — неожиданно севшим голосом сипло спросил Рафик.

И сердце у него сжалось от страха…

— А хрен их знает. Посидели, покурили и…

— Может, в библиотеку зашли?

Рафик вырвал у «придурка» тяжелый совок для мусора, побежал в конец барака. К дверям пристройки, в которой размещалась библиотека. Бешено колотилось сердце… Казалось, закашляется, и сердце кровавым комком само выскочит у него из глотки!

Рванул дверь на себя и…

…страшный удар свинчатки мгновенно свалил его с ног. Услышал только:

— Готов чучмек! — и отключился.

— …очнулся от удушья… Во рту тряпка запихнута… Сижу на стуле, руки за спинкой стула проволокой скручены… ноги электрическими шнурами от удлинителя внизу к стулу привязаны. Двинуться не могу… А напротив меня, в трех метрах, ЭТИ трое со спущенными штанами Ниночку терзают! Кира! Сколько лет прошло, а я по сей день ничего страшнее не видел! Смотрю одним глазом, плачу, мычу… Второй глаз от крови, которая у меня из головы течет, веками слипся, открыть — сил нету… Ниночка, бедная, хрипит, один ей рот зажимает, а двое других…

— Не нужно, Рафик…

— Нужно, Кира! Нужно… С этим жить нельзя! Не сегодня-завтра уйду… Что я с собой возьму?!! Это? Никогда, никому не говорил. Только тебе… Косте Степанову рассказал бы… Думаешь, я не помню, как вы меня всей бригадой из-под расстрельной статьи выволакивали?! У Ниночки, бедняжечки, ноги в кровище, они ей и сзади все разорвали… А потом давай ей в рот запихивать! Она задыхается, рвота у нее… вся синяя… а они ее в очередь и одновременно — повсюду… Когда натешились, подошли ко мне: «Пасть откроешь — и нет тебя, черножопый! Понял, сучка нерусская?» Вытащили тряпку у меня изо рта, заточку к глотке приставили и спрашивают: «Понял, чурка с глазами?!» — «Понял, — говорю, — понял»… Они рассмеялись и ушли. Ниночка, бедненькая, подползла ко мне… Как у нее сил хватило руки мне освободить!.. А ноги я уж сам отвязал… Уложил ее в кабинетике, сорвал с окна занавеску, накрыл ее, умылся, вытерся и говорю Ниночке: «Полежи, кисонька… Я сейчас…»

…Рафик подошел к траншее, увидел в ней небольшую лесенку для сварщиков, по которой они сами спускались в траншею и опускали тяжеленные баллоны и шланги для газосварки.

А неподалеку увидел и всех троих.

Они уже наложили на прогнившую часть трубы металлический бандаж и теперь заканчивали его вваривать в трубу, наглухо закрывая полуметровую дыру в этой вонючей магистрали человеческих отходов…

Они были действительно хорошими сварщиками. Подняли головы, увидели смотрящего на них сверху Рафика, весело подмигнули ему:

— Крестничек явился!.. Эй, свояк! Как там подруга наша, оклемалась?