На остановке у сгоревшей березы

Он посмотрел на деньги. Что-то такое было в этой попутчице необычное. Он сам не мог понять, почему медлит, не уезжает.

«У всех свои истории, свои тараканы в голове», — подумал. Отказался от денег, объяснив, что просто подвозил по пути и осторожно закрыл за ней дверь.

Стекло запотело. Левый дворник не работал. Он, ругаясь, вышел из машины, чтобы закрепить этот проклятый дворник. Посмотрел на остановку. В тумане был еле виден ее силуэт. Она сидела на лавочке под козырьком и плакала. Он досадливо крякнул и пошел к ней.

— Что случилось? — без всякого такта, с раздражением в голосе спросил он.

— Его снова нет… Значит, уже не будет…

Слезы текли у нее из глаз, перемешивались с дождем на лице.

— Андрейки нет? — уточнил он.

Она согласно кивнула.

— Я вчера приезжала, ждала все утро. И после обеда, до темноты сидела. Он сказал или сегодня, или завтра буду тебя, меня значит, ждать на остановке у сгоревшей березы. В поезде из окна он ее увидел и назвал это место.

Действительно, вдоль дороги проходил железнодорожный путь и место хорошо просматривалось.

«В поезде из окна увидел… Буду ждать… Кино какое-то!»

Женщина ладонями вытерла лицо, поднялась.

Михаил предложил:

— Если вы в Березовку, я подвезу. Сам в ту сторону еду.

Внезапно он вспомнил того пацаненка, который, как воробей на жердочке, сидел здесь утром. Его осенила догадка.

— Этот Андрейка, он ребенок? Мальчишка лет десяти?

Она застыла на миг, затем спросила:

— Вы его видели?

— Сидел здесь рано утром.

Женщина выдохнула.

— Езжайте. Я буду его ждать.

Михаил пожал плечами, пошел к машине. Завел. Включил фары. Отъехал. На остановке с другой стороны дороги показалась фигура ребенка. Тогда он вышел и побежал в ту сторону. Мальчик стоял, прислонившись к столбу. Худенький, мокрый с головы до ног, с красным от холода носом и испуганными, заплаканными глазами.

— Ты Андрейка? — спросил ради формы.

Мальчик только успел согласно кивнуть, а он уже схватил его на руки и быстро пошел обратно к машине. Усадил на заднее сиденье, просигналил ей и включил заднюю скорость.

Оренбургская область. 1967 год

— Танька! Окаянная девчонка! Вот ведь божье наказанье! Иди-ка сюда.

— Чево, баушк?

Танька высунула нос и один глаз из-за угла дома, ладошкой держась за выбеленную стену.

— Сама знаешь, чево! Опять цыпленка задушила?! Я тебе говорила не подходить к наседке!

Танька насупилась, шмыгнула носом. В глазах показались слезы.

— Он же такой маленький, такой желтенький! Я его так прям хотела прижать! А он… А он… Он совсем не шевелился, — малышка в голос заплакала.

Бабушка тихо вздохнула, вытерла руки о фартук, поманила внучку.

— Иди сюда, горе луковое. Смотри, руки все в цыпках. Иди, умывайся. Сейчас мать за тобой приедет.

Притихшая Танька заревела еще громче:

— Я не хочу домой! Я здесь останусь! Там дядька меня опять в угол на горох поставит!

— Чего такое говоришь?! Какой еще горох придумала? Никто тебя никуда не ставит.

— Ставит, ставит! — упрямо твердила девочка, размазывая грязными ручонками слезы по щекам.

— Придумываешь ты все! — сердито отмахнулась бабушка, — чего не сочинишь, только бы домой не ходить.

— Пусть не ходит, — на пороге дома показался дед Андрей, — что ты, мать, в самом деле. Не хочет она домой, значит, нехай здесь остается.

— Я разве против?! — бабушка опять рассердилась, — дык как ее оставлять? Я в школу пойду убираться, а она опять убежит как в прошлый раз. И снова ее искать будем! Танька ведь неугомонная!

— Я уже не убегу! — вставила она, внимательно слушавшая разговор, дергая для убедительности бабку за юбку.

— Знаю я, как не убежишь, — не сдавалась бабушка, — даже старую бабушку Дуню заставила по оврагу лазить, искать тебя!

Маленькая Танька ответила:

— Да нет! Это баба Дуня ходила в овраг головастиков ловить. Их там так много!

— Что ты с ней будешь делать?! — бабушка удивленно подняла руку, — головастиков моя мать ходила ловить…

— Ладно, оставайся. Смотри у меня! Еще раз убежишь или сарафан порвешь, сразу в детский сад тебя отдадим. Там и воспитатели хорошие, и детей к школе правильно готовят, — говорила она уже мужу, — а тут вчерась слышу, мать ее буквам учит: — Это бы, это гы. Я ей — мам! Щас уж по-другому говорят и учат…

Но Танька уже не прислушивалась к их разговору. Она увидела, как соседский Сережка Калинин пробирался украдкой мимо их двора.

«Это он за сладким горохом идет, который у деда Василия над оврагом растет», — сообразила Танька и вприпрыжку побежала к лазу в заборе, чтобы тоже успеть полакомиться сладким горошком.

А в доме, приехавшая с работы мать девочки, уставшая, невыспавшаяся после ночной смены, засыпая на стуле, пила на кухне чай с сухарями.

— Ты, Зинка, какая-то прям полинявшая вся, — жалея дочь, вздыхала бабушка.

— Будешь тут лощеной… Щас смену отстояла, а мастер говорит, что сменщица заболела, в день опять выходить надо. Отпросилась отдохнуть хоть до обеда, я ведь дочку неделям не вижу. После обеда опять на работу ехать нужно…

— Да ты, Зин, поспи, поспи тута. На моей кровати отдохни. Чего тебе домой ехать, время терять? — сказала баба Дуня.